Время итогов

Этот отрывок из рассказа «Раскопельские камни». Чудесна природа на псковской земле. Когда я очутился на берегу Чудского, то думал, что никогда оттуда уже не уеду. Так и буду жить там, построю теплый дом, и чего еще надо. Деревня на берегу Чудского. Пройти только через дюны, и вот оно, такое, что не видно противоположного берега. И вода мелкая, прогретая. Чайки. На мысу камни. И среди них самый большой — «Селезень», он и верно похож на селезня, покрытый зелеными водорослями. А по берегу, на некотором отдалении, — леса. Тут жить надо! Тут и прожил четыре лета, в общей сложности полтора года. В первое лето была только влюбленность в природу. Ходил по пустынному берегу, вглядывался в даль, наслаждался покоем и тишиной. Были встречи и с людьмн, но как-то не засекались в сознании. Зато второе лето щедро напитало меня материалом. Он пошел ко мне отовсюду, и от прошлого лета — тоже. Все как бы осозналось и открылось в жизни села. В колхозе были деревообрабатывающие цеха, — изготовляли подрозетники, ножки для шкафов и другие поделки. Стал вникать и обнаружил, что токари не в пример полеводам зарабатывают куда больше, что «сбытчик», — нанятый со стороны человек, — заинтересован, чтобы цеха расширялись, чтобы все больше было договоров с разными предприятиями на изготовление деревянных изделий, а отсюда, естественно, увеличение рабочей силы в цехах за счет оттока с полей и ферм при условии, если бы правление колхоза пошло на такое разрастание промысла, а коли так, то промысел стал бы наносить ущерб основному хозяйству и т. д. и т. п. Оставалось совсем немного, чтобы домыслить, к чему бы все это привело в масштабах страны. И я написал повесть «Деревянные пятачки». Она была опубликована в журнале «Москва».

А спустя год после публикации повести в «Ленинградской правде» появилась статья «Банкрот» об одном председателе колхоза Гатчинского района, которого на бюро обкома КПСС исключили из партии и сняли с работы за то, что он подменил промыслом основное производство сельскохозяйственных продуктов в колхозе. И вот в «Правде» был опубликован фельетон опять же о чрезмерно развитых промыслах в некоторых колхозах Псковской области. Таким образом, эта проблема становится крайне серьезной. И тут, казалось бы, наша критика должна была заговорить во весь голос, — коли она предпочитает чаще говорить о содержании произведений, нежели о их форме, — но, к сожалению, иные критики оторваны от жизни, и вот такое явление — серьезное и опасное (а ведь в повести, кроме этой проблемы, есть еще и новая фигура, которая появилась только в последнее время — «сбытчик») — осталось незамеченным. На повесть откликнулись только ленинградские критики, и то, видимо, потому, что я ленинградец. А вместе с тем поговорить есть о чем. Взять хотя бы очерки о сельском хозяйстве Леонида Иванова, или статьи о сохранении природы Владимира Чивилихина, или же статьи Олега Волкова, очерки Вячеслава Шугаева, — есть о чем поговорить, но критики молчат. Или считают, что вмешательство в государственные дела уже не писательское дело? Да нет, конечно, они так не считают. По-моему, тут все дело в том, что большинство критиков (это, чтобы не обидеть всех), большинство слабо знает нашу жизнь. А она и сложна и ответственна.

Кроме повести «Деревянные пятачки», Псковщина дала мне поболе двадцати рассказов. И теперь вроде бы все уже там освоено, и надо куда-то снова ехать. Новые места, новые сюжеты.

Вот если говорить о творческих командировках, то самое правильное, по-моему, это не только съездить куда-нибудь, а жить там. Да не один год. Пусть хоть и наездами. Только чтобы не наскоком, а натоптать свои тропы, только тогда будет прок.

Много интересных судеб довелось мне узнать на Псковщине. Новые места всегда дают впечатление. Даже из окна жизнь увидишь. Так случилось и в тот день. За окном хлестал дождь. Все живое — люди, птицы, собаки, кошки попрятались под навесы, кровли, кусты, и пуста была дорога, и пусто было в полях, и пусто на огородах.

Я сидел у окна и смотрел, как хлестко бил ливень по лужам, как ветер ломал сухие ветки на старых липах, и неожиданно увидел на дороге женскую фигуру в пластикатовом плаще, с чемоданчиком, торопливо перебирающую ногами по грязи. Она поравнялась, и я узнал фельдшерицу Зинаиду Александровну Балудину. Открыл окно, крикнул, позвал, чтобы зашла.

И вот она стоит у порога, с плаща стекает вода, и не решается пройти в горницу: «Что вы, что вы, наслежу». Но жена настояла. И мы сидим и разговариваем.

— Откуда вы?

— От больного.

— Вы что же, так всегда к больным пешком ходите?

— Нет. На первичные вызовы дают машину от колхоза. Не отказывают даже ночью. Ну, а потом, на повторные посещения больного, уже приходится ходить пешком.

— Почему?

— Так уж заведено. Это, конечно, нелегко, особенно если больные в разных деревнях. У меня двенадцать деревень.

— И все пешком?