Время быть русским

Постепенная смена состава моего ближайшего окружения так же влияла на мои воззрения, как и перемены в стране. В 1977 году я выбрал в жены русскую девушку; она родила мне за эти годы шестерых русских детей. С начала перестройки большинство моих нерусских друзей либо эмигрировало, либо оказалось в том политическом лагере, с котором я не хотел иметь ничего общего. Верность старой дружбе («поверх» убеждений) сохранили единицы. Утрата друзей была мне горьким уроком. Она произошла вполне естественным образом, что подкрепило мои убеждения. Я понял, что национальная принадлежность — это незримый природный водораздел между людьми, который до поры до времени можно не замечать, но в один прекрасный день он встанет непроходимой стеной и будет определять поведение человека, его выбор. В наши революционные годы многим приходилось выбирать, на чьей стороне быть, и люди зачастую шли на разрыв многолетних отношений. К сожалению, это коснулось и меня.

Глядя «в глаза» реальности, мне пришлось сделать вывод о том, что мой родной русский народ, чьим сыном я внезапно почувствовал себя очень остро, стоит на роковой черте, что ему грозит полная катастрофа вплоть до исчезновения через два-три поколения с лица земли. Об этом говорит многое, в первую очередь динамика этнодемографических изменений за последние десятилетия. И, как следствие этих изменений, — снижение общего жизненного тонуса нации, проявляющееся в тысяче обстоятельств. Не буду углубляться в этот вопрос, достаточно очевидный для мыслящего читателя. Но должен сказать, что пусть с опозданием — к сорока годам, я осознал себя в полном смысле звеном в цепи русских поколений, ответственным перед предками и потомками за судьбу своего народа. Отныне мой дальнейший путь был определен.

ПРОЗРЕНИЕ заставило меня по-новому взглянуть на проблему русской интеллигенции. Неожиданно для меня самого «видовое» (национальное) содержание этого понятия вышло на первый план и заслонило «родовое» (социальное). Что значит быть именно русским интеллигентом? Как должен вести себя сегодня именно русский интеллигент? Еще недавно, в 1988 году, я писал (и думал!) так: «Мне гораздо ближе казахский, английский или еврейский интеллигент, с которыми я говорю на одном языке, чем русский бюрократ или русский рабочий, с которыми я говорю на разных языках». Но теперь приходилось искать и находить другие, непривычные ответы на эти вопросы.

Одна за другой у меня стали появляться работы, где я пытался взглянуть на текущие события через призму не только истории и социологии, но и русских национальных проблем, русской специфики.

Важным итогом этой эволюции явилась статья «Интеллигенция и нация» (декабрь 1994). Я и сейчас считаю ее хорошим эссе на данную тему. Поскольку она была опубликована только в малотиражном сборнике «Национал-капитализм», полагаю нужным процитировать главный фрагмент из нее:

«Есть единственная в мире страна и единственный в мире народ, судьбу которого каждый русский имеет право и должен решать в соответствии со своими убеждениями и с использованием любых доступных средств — от пишущей машинки до автомата Калашникова. Эта страна — Россия. Мы, русские люди, родились здесь на земле своих предков и несем за нее ответственность перед своими потомками.

Еще недавно, каких-нибудь четыре года назад, я даже не задумывался над этим, был настроен куда более «всемирно», даже выдвигал лозунг: «Интеллигенция всех стран — соединяйся!» Этакий интеллигентский интернационал.

Однако произошедшие на наших глазах события ничего не оставили от моего прекраснодушного идеализма. Я, как и большинство моих соотечественников, убедился: борьба за мировое господство не прекратилась после односторонней капитуляции СССР, а вступила в новую фазу. Россия же наша оказалась в положении жертвы. И вся мировая проблематика рядом с этим фактом показалась мне ничтожной и ненужной. Жестокий урок!