Временно

Он долго думал… Думал о том, о чем он думал. О чем? О чем он? Ах да, о том, что думал. И думал он, а думал ли он, а может, все уже придумали за него? И он лишь слушает свои собственные, а может, не свои вовсе мысли. Мысли, думает он. Вот оно что. Сел и думает, что думает, а на самом деле не думает совсем ни о чем. Встанет – думает – и идет, идет мысленно, усаживается – вновь думает, что не думает ни о чем. Встанет – летит. Ляжет, вот думает, что надо было лечь. А тут небо, небо ему не нужно, от него голова пустая становится, как от запаха девичьих цветочных вод, аккуратно так пахнущих, осторожно, неуверенно. И глаза у нее где-то там же, чуть выше тонкой материи фарфоровых ягодок цитруса и гибискуса на волосках и пупырышках нежной шеи, и еще выше пряных окрасов, загрызенных в беспоцелуйстве губ и в немоте носика. Немота. Немой.

не

мой

глухо-не-мой

вот уж точно.

Как, интересно, она чует свой собственный запах, неужели в точности, как и он, малыш Жа? Как и остальные? Не может такого быть. Лежит и думает, что думает о том, чего совсем нет – неба в точности не изрисовали на потолке, а значит, и не можно думать ему о румяных цветочных лугах, что простираются у ее ног, у ее пальчиков, совсем как детских, посмотреть – точно все мизинчики на ножке и ни одного другого пальца. Другого ни одного, ни другого. Как это? Жа встал и пошел, ясно, что остался на месте, но уже идет. В точности как по волшебству. Ой, как неправильно, пошло, некрасиво, вяло, его ноги-то не в мизинчиках. И мысленно его ноги ступают по ее весенним тропинкам, бесчеловечно втаптывая в зелень всю красоту ее, всю живость, пленительность ее. Он думал о том, о чем он думал? А думал ли? Мысль так глубока, а точно ли? Утонула. В луже.

Вдруг – испугался. Подумал, и мысль пришла к нему какая-то вся из себя научная. А может, мысль – материальна. А может, она – энергия и подчиняется законам физики? Как отголоски радио, он слышит мысль и сам себе в уме озвучивает. Он не выдумывает ее сам, она выдумывается и приходит к нему. Как? Может, у него сильный приемничек в мозгу шевелится, ловит сигналы быстрее всех остальных. Чем он питается, этот приемник? Интересно. Явно ни его сырыми сардельками с хлебом и травяными чаями. Совсем не дымом папиросным, а уж тем более не запахом его комнатных растений и теплом от лампы. Он сам себе комнатное растение, сам себе источник света и темноты, в нем ночь и день сменяют друг друга в любой последовательности и в разные промежутки времени. Не как у людей, точнее, не как у планеты Земля. И у людей – не как, никак. Н и к а

к.

к а к

и

н

ин тересно

Как это? Что это? Где это и зачем создалось? Вопросы без ответов порождают лишь новые вопросы без ответов. Источник света – это?

То.

То самое. О чем он думал? О том самом, да. О том. О чем же еще?

Жа вспомнил, куда пошел. Он вернулся назад. Тут совсем еще крошечный Жа родился на свет. «И что же с этим делать?» – спросил у мамы врач, принимающий роды.

Та молчала и гладила маленького по лысенькой еще головушке. Так она настраивала его приемник для мыслей.

Жа стал думать о том, что рождаться не так уж и больно, только режет глазки от изумления и ушки болят в хороводе гула.

«А зачем это я родился?» – подумал уже рожденный Жа. Подумал и стал думать теперь постоянно, безостановочно. Стал думать он, чтобы забыть уже все то, о чем узнал еще до рождения. Тогда, когда был кем-то или чем-то еще. Мама гладила и целовала, но что-то, видимо, дернула ручкой: переключатель, может, какой или кнопочку нечаянно задела, ну, ту, которая рядом со стоп-краном. Нажалась, на жал ась ть.

Ах. И он забыл тут же, о чем подумал только что, и стал уже думать о совершенно другом, ином, а может, о том же, но по-иному, по-новому. Мама гладь – снова забыл и снова подумал.

Пока его гладили, Жа был рыбкой и был собой, только ненастроенным в голове, бракованным еще. Пока все молчали, думая, что малыш засыпает, Жа смотрелся в странное солнце на побеленной стене, оно не светило, но тикало и верещало, только немо так, спокойно. И тетка все махала ему ручкой с улыбкой, мол, «привет, маленький, рада тебя увидеть». «И я рад, привет», – говорил Жа. А она, знаете, что? Она слышит! Никто не слышит, что он говорит, а вот она – слышит. Как это понимать? Мама щечкой прильнула – хлоп, опять все позабыл. Что ж это за приемник ему попался? И не обменять, не сдать назад. Но Жа и об этих мыслях позабыл.

Его покатили вдруг в коляске за пределы белого неба – бац, а там тот самый луг, цветы растут и пахнут, а еще и вянут, и все это – одновременно. Смотрит, а тут весна, тут «капель». Это они так про прозрачные слезинки говорят, – его родители, говорят капель, что значит – весна. Еще говорят, погляди, мальчик-девочка собирает водичку с крыши в свой водяной пистолет. Брызгается. Мальчик-девочка бедный и ободранный, как пес. Значит, мальчик-девочка – пес, водичка с крыши – капель – весна – водяной пистолет. Тут же Жа ставит знак равно и говорит им уравнением:

мальчик-девочка – пес – водичка с крыши – капель – весна – водяной пистолет =

улыбка, счастье, любовь.