Времена цвергов

Его тело уже было прозрачным и поддерживало жизнь за счет света, который накапливался днем и расходовался ночью. Оставалось перекрыть тонкие ручейки света, текущие по жилам к костям.

Таять все же не хотелось.

Он знал, что не почувствует боли. Сперва – оставить без света кости, потом ввести себя в сон, это даже приятно. Не тот зимний сон, который необходим, чтобы выжить, а иной – летний, на солнцепеке.

Верриберд поудобнее устроился на спине, раскинул руки крестообразно и улыбнулся. Он знал, что успеет, белые альвы при необходимости действуют очень быстро.

Вольфкоп, что медленно полз к нему, остановился возле правой руки, вытянул шею и лизнул кисть шершавым языком.

Верриберд замер.

Он знал, что это означает у зверей.

– Мы – почти звери, у нас – осколки рассудка, да и те могут отнять альвриги, – безмолвно сказал вольфкоп, – но мы поняли, мы поняли… вся надежда на тебя… ты сумел отогнать альвригов и цвергов… ты ведь будешь вожаком стаи?.. мы не хотим больше быть животными… только ты, только ты, ведь ты можешь…

Что тут ответить?

То, что Верриберд когда-то назвал природой, ждало ответа вместе с вольфкопами. То, сотворившее всем на беду общего предка белых и темных альвов; то, сумевшее разделить свое создание на две безопасные ветви…

Верриберд ощутил его присутствие. Ощутил ожидание.

Именуемое природой ни в чем его не упрекало. Оно просто желало, чтобы жизнь продолжалась и ошибки были исправлены. А было ли то яростное проклятие ошибкой? Именуемое природой не судило и не карало, оно лишь дало понять: нынешние вольфкопы не должны страдать из-за предательства их предков.

Значит, Верриберд не имел права таять, пока не уничтожит проклятие. Он уже начал, не советуясь с тем, что называл природой, и, сотворив три комочка силы, один из них разбудил в бывших бегунах человеческие чувства. А рассудок?..

Да, рассудок…

Его-то что разбудит?..

Верриберд сел, помогая себе руками. Вокруг сидели на траве, соблюдая немалое расстояние, вольфкопы.

– Утром, – сказал он. – Утром, когда солнце даст мне сил и укажет путь.

Сил требовалось много – чтобы дойти до Артеи.

Верриберд снова лег, закрыл глаза и погрузил себя в сон. Вольфкопы тоже легли, образовав круг. Белый альв не знал, что они его охраняют, но чувство безопасности согрело его, и он стал смотреть нужные для путешествия сны.

Утреннее солнце обрадовало его, жаркий свет вернул прежние силы. Верриберд проснулся, вышел из круга спящих вольфкопов и ушел.

Он шел к пещере.

Там, на стене, бежали гуськом черные фигуры – бегуны, обратившиеся в вольфкопов.

Он шел и думал: что там увидит? Изменился ли рисунок? Или тому, кто рисовал, придется стирать со стены уголь? В книжках-то рисунок порой менялся, но книжный – лишь отражение событий, а тот, на стене, сам – событие.

Путь впереди был долгий. Тот путь, который он уже одолел однажды – когда белым альвам пришлось спасаться от людей. Он был тогда гораздо моложе – но и тело было тяжелее.

У белых альвов хороший слух, и приближение вольфкопов Верриберд почувствовал, когда они были еще очень далеко. Вольфкопы бежали, но неторопливо, так, словно знали – бег будет очень долгим. Догонять белого альва они не хотели – но и отставать не желали.

Но Верриберд и еще кое-что услышал.

Кто-то шел к пещере, брошенной темными альвами в Артейских горах, под землей. Кто-то прокладывал себе путь по давним норам, а однажды вызвал индерга. Стало быть, альвриги узнали, что произошло.

Когда посланный вольфкопам зов вернулся к альвригам обратно, они должны были понять – вмешалась сила помощнее их силы. Да и те вольфкопы, что подчинились зову, могли на своем жалком наречии рассказать, что появился белый альв.

Значит, Верриберд прав – в пещере, и только в пещере, можно освободить вольфкопов. Если альвриги и цверги позволят ему войти в пещеру.

Поднявшись на перевал, он перестал слышать и подземное движение, и бег вольфкопов. Там, на перевале, дул бешеный ветер, и легкое тело белого альва едва не взлетело под облака. Он взял в руки камень величиной с собственную голову. Тащить камень было нелегко, но другого способа попасть в пещеру темных альвов он не знал. Наконец он увидел сверху озеро и узнал место, где в озеро впадала Неринне.

Он здесь вырос, учился, бродил по лесу, встретил Элгибенну, потом встретил Нонибенну, которая родила дочь… всех трех уже не было в лесах, они давно растаяли, Верриберд не знал ни одной белой альвы, которая прожила бы более ста лет… Оплакивать их ему казалось ненужным. Жалеть? Для чего жалеть тех, кому дарован мирный и безболезненный уход?

Но сейчас они вспомнились, и он неожиданно для себя загрустил. Потому, наверно, что мир там, внизу, вокруг озера, сильно изменился, а ему хотелось увидеть мир своей юности прежним – и увидеть прежних знакомых.