Врата. За синим горизонтом событий

Джанин начинали почти нравиться ее похитители, как может нравиться большая ласковая лайка, которая умеет говорить. Ей потребовалось немало времени, чтобы установить, что молодая самка Тар именно молодая и именно самка. У всех лица были покрыты редкими волосами, у всех тяжелые надбровные бугры, которые есть у самцов приматов. Но постепенно они становились индивидуальностями, а не просто представителями класса «тюремщик». Более крупный и мрачный из самцов — Тор, но это лишь один слог его длинного и сложного имени, в котором Джанин могла разобрать только слово «темный». Оно не имело отношения к его цвету. Он был светлее своих товарищей. Имя было связано с каким-то странным происшествием в его детстве, когда он оказался в части Неба, таком странном и так редко посещаемом, что там даже стены хичи почти не светились. Тор подстригал бороду, так что она торчала с нижней челюсти как два перевернутых рога. Тор чаще шутил и старался, чтобы пленница разделяла его шутки. Именно Тор пошутил с Джанин, он сказал, что если ее самец, Вэн, которого содержат вместе с Ларви, действительно бесплоден, он попросит у Древнейшего разрешения самому оплодотворить ее. Джанин не испугалась. И даже не почувствовала отвращения, потому что Тор походил на доброго сатира, и она считала, что понимает шутки. Тем не менее она перестала считать себя сопливой девчонкой. Каждый долгий сон делал ее более взрослой. В снах она испытывала такие сексуальные взаимоотношения, каких никогда не знала в жизни — иногда как женщина, иногда нет, часто это было связано с болью и всегда кончалось смертью. Хоэй в момент серьезного настроения объяснил ей, что с живого нельзя сделать запись; совсем не игриво он рассказал ей, как вскрывают мозг и передают его содержимое машине. Во время его рассказа она стала еще немного взрослее.

Сны продолжались и становились все более странными и древними. «Ты уходишь в далекие времена, — говорил ей Тор. — А эта, — он вел ее к кокону, — самая древняя и потому последняя. Может быть».

Она задержалась у блестящего кокона. «Это еще одна шутка, Тор, или загадка?»

— Нет. — Он с серьезным выражением обеими руками потянул себя за бороду. — Тебе не понравится, Джанин.

— Спасибо.

Он улыбнулся, в углах печальных, мягких глаз показались морщинки. «Это последняя, которую я могу тебе дать. Может быть… может быть, Древнейший даст тебе собственный сон. Говорят, он иногда делает это, но сам я не знаю. Ни в чьей памяти такого нет».

Джанин глотнула. «Страшно», — сказала она.

Он ответил: «Меня самого очень напугало, но помни, Джанин, это только сон для тебя». Он закрыл над ней кокон, и Джанин несколько мгновений боролась со сном, как всегда не устояла… и оказалась кем-то совсем другим.

Когда-то жило существо. Самка. Но, если верить Декарту, существо было не «оно», существо осознавало собственное существование и потому было «она».

У нее не было имени. Среди соплеменников она различалась по большому шраму от уха до носа, когда умирающая добыча чуть не убила ее своим копытом. Рана зажила, но морду у нее искривило, и ее можно было бы назвать «Косая».

У Косой был дом. Несложный. Углубление в чем-то, напоминавшем папирус, защищенное бугорком земли. Но Косая и все ее соплеменники ежедневно возвращались к своим домам-гнездам и в этом ничем не отличались от других живых существ. Но в других отношениях отличались: они использовали предметы, которые не были частью их тел, для работы. Косая не была красива. Ростом чуть больше метра. Бровей у нее не было, они сливались с волосами на голове, и только нос и щеки были лишены волос. И подбородка у нее не было. На руках пальцы, но обычно согнутые, исцарапанные и мозолистые, и пальцы плохо отделялись друг от друга, не лучше, чем пальцы на ногах. Ногами она хватала предметы почти так же хорошо, как руками: ногами ей было гораздо удобнее наносить удары, удерживая добычу руками за шею. Косая была беременна, хотя и не знала этого. К своему пятому сезону дождей Косая стала взрослой и пригодной к деторождению. За свои тринадцать лет жизни она была беременна девять или десять раз и никогда этого не знала, пока не замечала, что ей труднее бегать, что выросший живот мешает ей рвать добычу, а груди снова наливаются молоком. Из пятидесяти членов общины по крайней мере четверо были ее детьми. Больше десяти самцов могли быть отцами ее детей. О том, что у нее дети, она помнила, об отцах нет. По крайней мере один молодой самец, в котором она узнавала своего сына, мог быть отцом другого — но эта мысль не обеспокоила бы Косую, даже если бы она смогла ее постигнуть. То, чем она занималась с самцами, когда плоть около ее костлявых ягодиц разбухала и краснела, никак не связывалось с деторождением. Похоже на зуд, и нужно почесаться, чтобы от него избавиться. Косая никак не могла бы определить удовольствие, разве что просто отсутствие боли. Но даже в таких терминах она мало в своей жизни знала удовольствий.