Врата. За синим горизонтом событий

Каждый день одно и то же. Несколько часов беспокойного, не приносящего отдыха сна. Немного еды. Иногда игра в притрагивания и щекотку с Тором и Хоэем. Иногда возможность побродить по Небу хичи, всегда под охраной. Потом Тор, или Хоэй, или кто-нибудь еще начинал мягко тащить ее к кокону, укладывать в него, и тогда Джанин на часы, которые казались целой жизнью, превращалась в кого-то другого. И какие это были странные личности! Мужчины. Женщины. Молодые. Старые. Безумные. Калеки. Все были разные. Ни один не был вполне человеком. Большинство вообще не были людьми, особенно самые ранние, самые древние.

Те жизни, виденные ею во сне, которые ближе во времени, ближе и к ней самой. По крайней мере это были живые существа, похожие на Тар, Тора и Хоэя. Не всегда их жизнь пугала, хотя всегда кончалась смертью. С ними она проживала случайные и хаотические отрывки их коротких и неустойчивых, тупых и полных страха записанных воспоминаний. Начав понимать язык своих стражей, она поняла также, что жизни, которые она смотрит, специально отобраны (по каким критериям?) для записи. Так что в каждой есть какой-то урок. Конечно, все жизни были для нее уроком, и, конечно, она училась. Она училась говорить с живыми, понимать их сумрачное существование, понимать одержимое стремление повиноваться. Они рабы? Домашние животные? Когда они исполняли приказы Древнейшего, они были послушными и потому хорошими. Когда — очень редко — не исполняли, их наказывали.

Иногда она видела Вэна или сестру. Ее сознательно держали в изоляции от них. Вначале она не понимала почему, потом поняла и смеялась про себя шутке, которую не с кем было разделить, даже в этим Тором. Ларви и Вэн тоже учились, и им приходилось не легче, чем ей.

К концу первых шести «снов» она могла уже разговаривать с Древними. Ее губы и горло не подходили для их щебечущих, бормочущих звуков, но она добилась, что ее понимали. Что еще важнее, она могла исполнять их приказы. Это избавляло от неприятностей. Когда ей следовало возвращаться в загон, ее не толкали, а когда ей полагалось мыться, с нее не срывали одежду. К десятому уроку они почти подружились. К пятнадцатому она (Ларви и Вэн тоже) знала все, что могла узнать о Небе хичи, включая тот факт, что Древние не являются и никогда не были хичи.

И даже Древнейший тоже.

А кто он, этот Древнейший? Уроки не давали ответа. Тар и Хоэй, как могли, объяснили ей, что Древнейший — это бог. Ответ неудовлетворительный. Он слишком походил на своих верующих, чтобы построить Небо хичи или любую его часть, включая и свое тело. Нет. Небо построили хичи с целью, которую знали только они, и Древнейший вовсе не хичи.

И на все это время большая машина снова стала неподвижной, почти мертвой, сберегая уменьшающиеся жизненные резервы. Когда Джанин оказывалась в центральном веретене, она видела ее здесь, неподвижную, как статуя. Изредка на внешних сенсорах чуть менялся цвет, как будто они на грани пробуждения, может, машина следит за ней сквозь полузакрытые глаза. Когда это происходило, Хоэй и Тар старались быстрее уйти. В такое время они не играли и не шутили. Но по большей части машина была совершенно безжизненна. Однажды Джанин повстречалась возле нее с Вэном, она шла к кокону, он оттуда, и Хоэй разрешил им немного поговорить. «Она страшная», — сказала Джанин.

— Я могу ее уничтожить, если хочешь, — похвастал Вэн, нервно оглядываясь через плечо на машину. Но сказал по-английски и имел достаточно ума, чтобы не переводить стражникам. Но даже тон его голоса заставил Хоэя забеспокоиться, и он заторопил Джанин.