Врата. За синим горизонтом событий

— Робин, — терпеливо сказал он, — я ничего не могу чувствовать. Вам важно помнить, что я всего лишь компьютерная программа. И не та программа, с которой нужно обсуждать природу сигналов от мистера Хертера, ваша психоаналитическая программа была бы полезней. Аналитически я знаю, что происходит: в моем распоряжении все данные о поступающем излучении. Но экспериментально — ничего. Машинный разум не подвергается воздействию. Каждый человек что-то испытывает, я знаю это, потому что об этом есть сообщения. Есть доказательства, что и млекопитающие с большим мозгом: приматы, дельфины, слоны — испытывают беспокойство; может, остальные млекопитающие тоже, хотя тут свидетельства отрывочны. Но прямо я ничего не испытываю… Что касается производства помех, что ж, это возможно. Но каков будет результат, Робин? Помните, что сигнал помехи создается совсем близко, не в двадцати пяти световых днях; если мистер Хертер может вызвать некоторую потерю ориентации, к чему приведет более близкий сигнал?

— Вероятно, будет плохо.

— Конечно, Робин. Возможно, хуже, чем вы предполагаете, но без эксперимента сказать невозможно. Предметом эксперимента должны быть люди, и я не могу предпринять такой опыт.

За моим плечом Эсси гордо сказала: «Да, не можешь, и кто знает это лучше меня?»

Она молча подошла сзади, босиком по толстому ковру. На ней был свободный халат, волосы убраны в тюрбан. «Эсси, почему ты встала?» — воскликнул я.

— Мне стало ужасно скучно в постели, — ответила она, защемив мне ухо пальцами, — особенно спать одной. Есть ли у тебя планы на вечер, Робин? Если ты приглашен куда-то, я хотела бы пойти с тобой.

— Но… — начал я… — Эсси… — Я хотел сказать: «Ты еще не должна это делать!» или «Не перед компьютером!» Она не дала мне возможности выбрать. Прижалась ко мне щекой, может, чтобы я почувствовал, что щека у нее снова полная.

— Робин, — сказала она солнечно, — я гораздо лучше себя чувствую, чем тебе кажется. Можешь спросить врача, если хочешь. Она расскажет тебе, как быстро я поправляюсь. — Она повернула голову, чтобы поцеловать меня, и добавила: — В следующие несколько часов у меня есть кое-какие дела. Пожалуйста, продолжай болтать со своей программой. Я уверена, у Альберта для тебя есть много интересного. Правда, Альберт?

— Конечно, миссис Броудхед, — согласилась программа, добродушно набивая трубку.

— Значит, решено. — Она потрепала меня по щеке, повернулась и пошла к себе, и должен сказать, она совсем не выглядела больной. Халат не тесный, но сшит по ее фигуре, а фигура у нее отличная. Мне не верилось, что исчезли все повязки с левого бока, но от них не осталось ни следа.

За мной моя научная программа кашлянула. Я повернулся. Альберт набивал свою трубку, глаза его мерцали.

— Ваша жена прекрасно выглядит, Робин, — сказал он, рассудительно кивая.

— Иногда, Альберт, — ответил я, — я не могу решить, насколько ты человекоподобен. Ну что ж. Что интересного ты хотел мне рассказать?

— Что хотите услышать, Робин? Продолжать ли мне обсуждать проблему Пейтера Хертера? Есть некоторые другие возможности, например, полное прекращение. Если отбросить юридические сложности, можно приказать корабельному компьютеру, известному как «Вера», взорвать топливные баки на орбитальном корабле.

— К дьяволу! Мы тем самым уничтожим величайшее найденное сокровище!

— Конечно, Робин, и даже хуже. Вероятность того, что наружный взрыв повредит установку, которую использует мистер Хертер, весьма мала. Это может только рассердить его, и заточить там до конца жизни, и он сможет делать, что захочет.

— Забудь об этом. Неужели нет ничего действительно хорошего?

— Между прочим, Робин, как раз есть, — улыбнулся он.

— Мы нашли наш Розеттский камень. — Он быстро превратился в облачко цветных искорок и исчез. Его место заняла светящаяся веретенообразная масса зеленого цвета. Альберт сказал: — Это изображение в начале книги.

— Но тут же ничего не видно!

— Я еще не начал, — объяснил он. Фигура на экране выше меня, шириной в половину высоты. Она начала поворачиваться, становилась прозрачней, так что я мог видеть сквозь нее, потом внутри нее появились одна, две, три точки, огненные красные точки начали вертеться по спирали. Послышался печальный щебечущий звук, как шум телеметрии или усиленный лепет мартышек. Затем изображение застыло. Звук прекратился. Голос Альберта произнес;

— Я остановил в этом месте, Робин. Возможно, звук — это речь, но мы не смогли еще выделить в ней семантические единицы. Однако, «текст» ясен. Таких огненных точек сто тридцать семь. Смотрите, пока я пропущу еще несколько секунд книги.

Спираль из 137 точек раздвоилась. От первоначальной линии точек отделилась другая, поплыла к вершине веретена и там молча повисла. Щебет послышался снова, первоначальная спираль растянулась, каждая точка начала сама двигаться по спирали. Когда все завершилось, большая спираль состояла из 137 малых спиралей, а эти в свою очередь — из 137 огненных точек. Все изображение стало оранжевым и застыло.

— Хотите попробовать интерпретировать это, Робин? — спросил голос Альберта.