Врата. За синим горизонтом событий

Долгую тысячную долю секунды он не мог прийти к определенному решению, и его части потребовались для других задач.

И Альберт позволил себе распасться.

Эту проблему он поместил в долговременную память, а все остальное, все шесть на десять в девятнадцатой степени бит информации без следа ушли, как вода в песок. Часть их приняла участие в большой военной игре, в ходе которой Ки-Уэст подвергся нападению с Больших Кайманов. Часть включилась в решение транспортных проблем Далласа, так как самолет Робина Броудхеда приближался уже к аэропорту. Позже, гораздо позже, часть Альберта помогала поддерживать жизненные функции Эсси, когда доктор Вильма Лидерман начала операцию. Небольшая часть много часов спустя помогала разрешить загадку молитвенных вееров. А самые примитивные, самые грубые части программы присматривали за изготовлением кофе и печенья для прибывающего Робина и убирали дом к его приезду. Шестьдесят миллиардов гигабит могут многое. Даже мыть окна.

13. В поворотном пункте

Любовь — это благодать. А брак — контракт. Та часть меня, которая любила Эсси, делала это от всей души, тонула в боли и ужасе, когда наступил рецидив, заполнялась радостью, когда Эсси проявляла признаки выздоровления. У меня было достаточно возможностей и для того, и для другого. Эсси дважды умирала в операционной, прежде чем я добрался до дома, и еще раз позже, двенадцать дней спустя, когда понадобилась новая операция. В последнем случае ее ввели в состояние клинической смерти сознательно. Остановили сердце и дыхание, сохраняли живым только мозг. И каждый раз, как ее возвращали к жизни, я приходил в ужас от того, что она будет жить — потому что если она выживет, то сможет умереть еще раз, а я этого не вынесу. Но медленно, трудно она начала набирать вес, и Вильма сказала мне, что события поворачиваются в благоприятную сторону, как в корабле хичи вы достигаете поворотного пункта и спираль начинает светиться. Тогда вы знаете, что выживете. Все это время, недели и недели, я провел дома, чтобы, если Эсси захочет меня видеть, я был рядом.

И все это время какая-то часть меня, которая согласилась на брак, негодовала из-за этого ограничения и хотела, чтобы я был свободен.

Как это понять? Тут все основания для чувства вины, а это чувство легко приходит ко мне — как постоянно говорила об этом моя старая психоаналитическая программа. А когда я отправлялся на свидание с Эсси, выглядевшей как собственная мумия, радость и тревога заполняли мое сердце, а вина и негодование сковывали язык. Я отдал бы жизнь за ее здоровье. Но это не казалось практичной стратегией, по крайней мере я не видел возможности заключения такой сделки, а другая моя часть, та, что испытывала вину и враждебность, хотела, чтобы я был свободен и мог думать о Кларе и о возможности вернуть ее.

Но она выздоравливала, Эсси. Быстро выздоравливала. Ямы под глазами постепенно стали лишь темными пятнами. Трубки извлекли из ее ноздрей. Ела она как поросенок. У меня на глазах она поправлялась, грудь ее полнела, бедра начинали приобретать силу и стать. «Мои поздравления врачу», — сказал я Вильме Лидерман, когда перехватил ее на пути к пациентке.

Она мрачно ответила: «Да, она неплохо продвигается».

— Мне не нравится, как вы об этом говорите, — сказал я. — В чем дело?

Она смягчилась. «Да ничего, Робин. Все анализы хорошие. Но она так торопится!»

— Ведь это хорошо?

— До определенной степени. А теперь, — добавила она, — я должна идти к пациентке. В любой день она может встать, а недели через две вернуться к нормальному образу жизни. — Вот это новость! И как неохотно я ее услышал.

Все эти недели что-то нависало надо мной. Висело, как рок, как шантаж старого Пейтера Хертера, которому мир ничего не может противопоставить, как гнев хичи из-за нашего вторжения в их комплекс и их внутренний мир. А иногда это казалось новыми возможностями, новыми технологиями, новыми надеждами, новыми чудесами, ждущими исследования и использования. Вы решите, что я делаю различия между надеждами и тревогами? Неверно. И то, и другое отчаянно пугало меня. Как говаривал старина Зигфрид, у меня большие способности не только к вине, но и к тревогам.

И если подумать, то мне было о чем беспокоиться. Не только Эсси. Когда достигаешь определенного возраста, начинаешь рассчитывать на некую стабильность в жизни. Что, например? Деньги, например. Я привык к богатству, а теперь моя юридическая программа говорит, что я должен подсчитывать каждый пенни. «Но я пообещал Хансу Боуверу миллион наличными, — сказал я, — и собираюсь заплатить. Продай что-нибудь».

— Я уже продал, Робин! — Он не сердился. Он не был запрограммирован для этого, но он может выглядеть несчастным и таким и выглядел.

— Продай еще. От чего лучше избавиться?

— Ни от чего «лучше», Робин. Пищевые шахты обесценились из-за пожара. Рыбные фермы еще не оправились от потери мальков. Через месяц-два…

— Через месяц-два деньги мне не понадобятся. Продавай.

— А когда я отключил его и вызвал Боувера, чтобы узнать, куда присылать миллион, он выглядел искренне удивленным.