Врата. За синим горизонтом событий

И вот я, сорока одного года, во многих миллионах километров пустоты от Земли, далеко за орбитой Плутона, примерно в пятнадцати процентах от плоскости эклиптики, стараюсь не стать любовником своей золовки, стараюсь мирно жить со своей женой, стараюсь поддерживать перемирие с тестем. Это большие проблемы, с ними я просыпаюсь каждый раз, когда мне позволяют уснуть. Чтобы забыть о них, я начинаю думать о двух миллионах долларов, которые получит каждый из нас после завершения полета. Когда даже это не помогает, я начинаю думать о важности полета не только для нас, но для каждого живущего человеческого существа. И это правда. Если у нас получится, мы спасем большую часть человечества от голодной смерти.

Это, очевидно, важно. Иногда даже кажется важным. Но именно человечество затолкало нас в этот душный концентрационный лагерь как будто навсегда. И иногда бывают времена — знаете? — когда я даже надеюсь, — что оно умрет с голоду.

День 1283. Я только проснулся и услышал деловитое гудение и потрескивание Веры; так она ведет себя, принимая сообщения. Я отстегнул удерживавшую меня простыню и выскочил из нашего помещения, но старый Пейтер уже висел перед принтером.

Он хрипло выругался. «Gott sei d"ammt! Перемена курса». Я ухватился за поручень и придвинулся, чтобы посмотреть, но Джанин, деловито рассматривавшая в зеркало щеки в поисках угрей, успела раньше меня. Она просунула голову перед Пейтером, прочла сообщение и с отвращением отлетела. Пейтер с минуту жевал губами и потом свирепо сказал: «Это тебя не интересует?» Джанин слегка пожала плечами, не глядя на него.

Вслед за мной из нашего помещения вышла Ларви, застегивая молнию на брюках. «Оставь ее в покое, папа, — сказала она. — Пол, оденься». Лучше послушаться ее, к тому же она права. Лучший способ держаться подальше от Джанин — это вести себя по-пуритански. К тому времени, как я выудил шорты из клубка простыней, Ларви уже прочла сообщение. Разумно: она наш пилот. Она с улыбкой взглянула на меня. «Пол! Нам предстоит коррекция в течение одиннадцати часов. Может быть, последняя! Отойди, — приказала она Пейтеру, который все еще висел у терминала, и начала работать с расчетными ключами Веры. Посмотрела, какие траектории образуются, нажала кнопку принятия решения и сказала: — Семьдесят три часа восемь минут до прибытия!»

— Я бы сам мог это сделать, — пожаловался ее отец.

— Не ворчи, папа! Еще три дня, и мы на месте. Может, увидим ее в телескопы, когда будем поворачивать!

Джанин, вернувшаяся к созерцанию своих щек, бросила через плечо: «Мы бы видели ее уже месяцы, если бы кое-кто не вывел из строя большой телескоп».

— Джанин! — Ларви великолепно владеет собой — когда хочет, — и на этот раз она сохранила самоконтроль. Спокойным голосом сказала: — Как ты считаешь, может, это повод для праздника, а не для начала ссоры? Конечно, ты так считаешь, Джанин. Я предлагаю всем выпить — и тебе тоже.

Я быстро вышел, застегивая шорты. Продолжение этого сценария я знаю. «Ты собираешься использовать химические ракеты, Ларви? Ладно, тогда нам с Джанин нужно выйти и проверить боковые грузы. Может, выпьем, когда мы вернемся?»

Ларви солнечно улыбнулась. «Хорошая мысль, дорогой. Но, может, мы с папой и сейчас немного выпьем, а потом присоединимся к вам».

— Одевайся, — приказал я Джанин, чтобы предотвратить язвительное замечание, готовое сорваться с ее языка. Она, очевидно, решила быть послушной, потому что без слов подчинилась. Мы проверили герметичность костюмов друг друга, потом позволили Ларви и Пейтеру еще раз их проверить, потом пролезли в шлюз и на привязных ремнях выбрались в космос. Первое, что мы сделали, посмотрели в сторону дома. Не очень ободряющее зрелище: Солнце превратилось в обычную яркую звезду, а Землю я вообще разглядеть не мог, хотя Джанин обычно утверждает, что видит ее. Второй взгляд — в сторону Пищевой фабрики, но и тут ничего не видно. Одна звезда ничем от другой не отличается, особенно на нижних пределах яркости, а их на небе пятьдесят или шестьдесят тысяч.

Джанин работала быстро и эффективно, простукивая болты, крепившие к боку корабля большие ионные двигатели: я то же самое делал со стальными креплениями. Джанин в целом хороший ребенок. Ей четырнадцать лет, и она сексуально возбудима, это верно, но она не виновата; у нее нет подходящего объекта, на котором можно практиковаться, превращаясь в женщину. Кроме меня и — еще менее удовлетворительно — ее отца. Все оказалось в порядке, как мы и были уверены. Джанин ждала меня у стойки большого телескопа, и показателем ее хорошего настроения было то, что она даже не упомянула, кто свернул этот телескоп. Я позволил ей первой вернуться на корабль. А сам еще несколько минут плавал в пустоте. Не потому, что мне очень нравится вид. Просто эти минуты в пространстве — единственная за три с половиной года возможность побыть в относительном одиночестве.