Врата. За синим горизонтом событий

– Но ведь это мы и так знали! – вслед мне произносит Зигфрид. – То, чего вы по-настоящему боитесь, то, что хотите контролировать, находится в вас самих.

20

Когда проводишь так много времени рядом с другим человеком, что знаешь каждый его жест, каждый запах, который он способен источать, каждую царапину на теле, то либо начинаешь смертельно ненавидеть его, либо погружаешься в него так глубоко, что уже и не понимаешь, как от этого освободиться. У Клары и у меня было и то и другое. Наше маленькое любовное увлечение обернулось отношениями сиамских близнецов. И в этом не было никакой романтики. Между нами вообще не было пространства для романтики. И все же я знал каждый дюйм Клары, каждую пору, каждую ее мысль. Я знал ее лучше, чем свою мать, и через тот же самый путь от чрева наружу. Я был окружен Кларой.

И подобно инь и ян, она была так же неразрывно связана со мной. Каждый из нас определял вселенную другого, и бывали времена, когда я – уверен, что и она – отчаянно хотел вырваться и глотнуть свежего воздуха.

В день возвращения, грязные и измотанные, мы автоматически направились к Кларе. Там была ванная, много места, квартира ждала нас, и мы вдвоем упали в постель, как давно женатые после недели длительного и очень трудного путешествия. Но мы не были давно женатыми. И я не обладал никакими правами на нее.

На следующее утро состоялся наш первый завтрак после полета. Это были привезенные с Земли канадский бекон и яйца, невероятно дорогие, свежие ананасы, овсянка с настоящими сливками и капуччино. Клара постаралась напомнить мне о своем главенствующем положении, упрямо заплатив из своего кредита. А я малодушно проявил павловский рефлекс, чего она и добивалась.

– Тебе не нужно этого делать. Я знаю, что у тебя больше денег, – сказал я.

– И ты бы хотел знать, насколько больше, – произнесла она, очаровательно улыбаясь.

Я знал это и без нее. Мне проговорился Шики. На ее счету было семьсот тысяч долларов с мелочью. Вполне достаточно, чтобы вернуться на Венеру и прожить остаток жизни в относительной безопасности, если бы она захотела. Хотя я плохо себе представляю, как люди могут жить на Венере. Может, поэтому она и оставалась на Вратах, хотя ей это было необязательно.

– Ты должен наконец родиться, – сказал я, заканчивая свою мысль вслух. – Нельзя вечно оставаться в чреве.

Она удивилась моей болтовне с самим собой, но готова была продолжать мою тему.

– Боб, дорогой, – проговорила она, вылавливая в моем кармане сигарету и позволяя мне зажечь ее, – ты в самом деле должен позволить умереть наконец твоей бедной маме. Мне трудно все время напоминать себе, что я должна тебя отвергать, чтобы ты через меня выполнил свой долг перед матерью.

Я догадался, что начинается игра в вопросы и ответы, но, с другой стороны, понял, что это не совсем так. Подлинной повесткой дня было не общение, а желание крови.

– Клара, – как можно приветливее ответил я, – ты знаешь, что я тебя люблю. Меня беспокоит, что ты достигла сорока лет, так и не установив долговременных отношений ни с одним мужчиной.

– Дорогой, – хихикнув, произнесла она, – я как раз хотела поговорить с тобой об этом. Твой нос. – Она скорчила брезгливую гримасу. – Ночью, как я ни устала, мне показалось, что меня сейчас вырвет, пока ты не отвернулся. Если бы ты пошел в больницу, там могли бы перевязать…

Ну, даже я ощущал этот запах. Не знаю, почему так бывает со стандартными хирургическими повязками, но перенести это очень трудно. Я пообещал сходить в больницу и затем, чтобы наказать ее, не доел стодолларовую порцию ананаса. А она, чтобы отомстить мне, стала раздраженно передвигать в ящике шкафа мои вещи, освобождая место для содержимого своего рюкзака. Поэтому мне, естественно, пришлось сказать:

– Не делай этого, дорогая. Как я тебя ни люблю, мне кажется, что лучше я ненадолго вернусь в свою комнату.

Клара потрепала меня по руке.

– Мне будет очень одиноко, – сказала она, гася сигарету. – Я привыкла просыпаться рядом с тобой. С другой стороны…

– Заберу свои вещи, возвращаясь из больницы, – пообещал я.

Разговор мне не нравился, и я не хотел, чтобы он продолжался. Это такая разновидность ближнего боя мужчина – женщина, которую я обычно стараюсь приписать предменструальному состоянию. Мне нравится эта теория, но, к несчастью, в данном случае я знал, что к Кларе это не относится, и, разумеется, остается нерешенным вопрос, насколько это относится ко мне.

В больнице меня заставили ждать больше часа, а потом мне было чудовищно больно. Кровь из меня текла, как из зарезанной свиньи: вся рубашка и брюки были залиты, и когда из моего носа вытягивали бесконечные ярды хлопковой марли, которые туда затолкал Мохамад Тайе, чтобы я не умер от потери крови, создавалось полное впечатление, будто вытаскивают окровавленные куски мяса. Я кричал. Старая японка, которая занималась мной, не проявила терпения.

– О, замолчи, – попросила она. – Ты кричишь, точно как тот сумасшедший старатель, который убил себя. Он кричал целый час.