Врата в рай

— Но зачем ты рассказал ему о Клубе? — засмеялась Лиза. — Неужели ты посвящал его во все подробности своей сексуальной жизни?

— А почему бы и нет? Ведь это он стоял за дверью в том отеле в Лас-Вегасе, когда я трахал проститутку. Если хочешь знать, я рассказываю ему абсолютно все.

— Интересно, кем бы мы стали, если бы наши отцы оставили нас, когда мы были еще малышами?! — воскликнула Лиза.

Мы вышли на Вашингтон-авеню, затем срезали путь через Пиртания-стрит, чтобы проверить, открыт ли бар в «Коммандерз палас». Бар был открыт, и мы пропустили еще по паре кружечек пива, при этом продолжая обсуждать наших родителей и то, что они говорили нам о сексе, а еще массу всяких разных вещей, совершенно далеких от секса. У нас были одни и те же преподаватели в Беркли, мы читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы.

Она не имела ни малейшего представления, кем могла еще стать — мой вопрос поставил ее в тупик, — может быть, писательницей, хотя все это пустые мечты. Она в жизни ничего не писала, разве что сценарии садомазохистских игр.

Меня позабавил набор ее любимых книг, и я даже еще больше ее зауважал. Это были абсолютно мужские книги. Хемингуэй «И восходит солнце», Хьюберт Селби «Последний поворот на Бруклин» и Джон Ричи «Город ночи». И в то же время ей нравились «Сердце — одинокий охотник» Карсон Маккаллерс и «Трамвай «Желание»» Теннесси Уильямса. Другими словами, книги о сексуальных изгоях, потерянных людях.

Она кивнула, но здесь было нечто большее. Это вопрос энергии и стиля. Когда ей было плохо, она брала «Последний поворот на Бруклин» и читала вполголоса или историю «Тра-ля-ля», или «Королева умерла». Она знала текст так хорошо, что могла цитировать его. Это была поэзия тьмы, и она любила ее.

— Я скажу тебе, — начала Лиза, — что заставляло меня всю жизнь чувствовать себя уродцем. И дело вовсе не в том, что я уже в восемь лет испытала оргазм, или в том, что я подслушивала разговоры других ребятишек о том, как они удирали в Сан-Франциско, где их пороли в полутемной комнате. Нет, никто не сможет меня убедить, что в наше время нетрадиционный секс — это плохо. Я просто хочу сказать, что мне иногда кажется, будто у меня атрофирована какая-то часть мозга. Для меня нет отвратительных вещей. Я могу оправдать все, что делается с глубоким чувством, и когда люди говорят, что какие-то вещи их оскорбляют, я просто не понимаю, о чем это они.

Я был очарован Лизой. На фоне приглушенного освещения в баре ее лицо выглядело угловатым, голос звучал чуть хрипло, очень естественно, и для меня он был словно глоток родниковой воды.

Лиза заявила, что до отъезда из Нового Орлеана мы должны обязательно побывать на шоу трансвеститов на Бурбон-стрит, правда, жутко похабное, с одетыми в женское платье мужчинами, которые принимают гормоны и делают пластические операции, чтобы реально превратиться в женщин. Лиза просто обожала это шоу.

— Ты, наверное, шутишь! — воскликнул я. — Меня в тот притон никакими коврижками не заманишь!

— О чем ты говоришь! — возмутилась она. — Эти люди отстаивают свои сексуальные взгляды и разыгрывают свои фантазии. Они лишь хотят быть не такими, как все.

— Да, но это просто притоны, дешевые заведения на потребу туристам. Интересно, как далеко ты можешь зайти? Особенно если вспомнить твой элегантный Клуб для избранных?

— Да какая разница! Ведь его элегантность — всего-навсего форма контроля. А я вот люблю дешевые заведения. Я начинаю чувствовать себя мужчиной, переодетым в женщину, и мне нравится наблюдать за ними.

От волнения Лиза вся дрожала, а потому я поспешил успокоить ее и согласился.

— Ничего не понимаю. — После двух кружек «Хайнекена», выпитых здесь, язык мой слегка заплетался. — Ты ведь заказывала билеты. Так почему было просто не сказать, куда мы направляемся?

— Потому. Во-первых, уже сказала. Во-вторых, ты сам заявил: «Ты, наверное, шутишь». И вообще, я вовсе не собираюсь диктовать тебе, что делать, и не пишу сценарий!

— Пошли отсюда, — предложил я.

Мы снова срезали путь и через двадцать минут уже топтались у ворот кладбища Лафайетт, обсуждая, стоит ли перелезть через ограду и прогуляться среди могил. Мне очень нравятся склепы с фронтонами и колоннами в греческом стиле, сломанными дверями и ржавыми гробами. Я уже собрался было перелезть через ограду, но потом подумал, что нас могут арестовать.

Тогда мы решили прогуляться по Гарден-Дистрикту.

Вот так мы и блуждали по улицам — от Сент-Чарльз до Магазин, любовались домами, построенными еще до войны между Севером и Югом, колоннами, белеющими при лунном свете, коваными перилами и необъятными старыми дубами.

На земле нет другого такого места с большими домами — реликтами прежних времен, чистыми и нарядными в сени спящих садов с темной листвой, сонную тишину которых нарушает лишь жужжание автоматической поливалки да журчание воды. Одни только подъездные дорожки — настоящее произведение искусства: выложенный «елочкой» кирпич, красный плитняк и цемент, вздыбившийся над корнями гигантских деревьев.