Враг стрелка Шарпа

– И всё? – Дюко разочарованно прищёлкнул языком, – Я-то предвкушал, как поведаю Элен о заламывании вами конечностей, душераздирающих стенаниях и прочей чепухе. Вы поразили меня, Шарп. Половина французского офицерства лежала у ног Элен, а выбрала она вас. Интересно, почему? Вы же убили её брата. А, майор?

– Всё дело в шраме, Дюко. – Шарп тронул рубец на щеке, – Вам следует обзавестись таким же.

– Нет уж, увольте. – та же ускользающая усмешка, – Ненавижу насилие, разве что по необходимости… Крупное сражение отличается от грязной трактирной драки исключительно масштабом. Суть и там, и там одинакова: ничтожества меряются самомнением. Но вы не спросили меня, где она?

– А я получу ответ?

– Конечно. Элен Леру вернулась во Францию. Боюсь, вы долго её не увидите, майор. До конца войны, уж точно.

Как всегда, мысли об Элен были остро приправлены чувством вины перед Терезой. Он изменил ей, стыдился измены, но ничего не мог с собой поделать. Светловолосая француженка, жена дряхлого испанского вельможи, занозой засела в его мозгу. Да, Шарп хотел увидеть её снова.

– Дюко, верните миру майора Шарпа. – Дюбретон вклинился между ними.

– Шарп – единственный из ваших гостей, кто стоит моего внимания. – рябой не добавил «сэр».

Полковник иронично посоветовал:

– Побеседуйте с лордом Фартингдейлом. Опытный военачальник, книжку написал.

– Сэр Огастес Фартингдейл? Кабинетный бумагомаратель. Весь его опыт целыми абзацами позаимствован из сочинения майора 24-го полка Чемберлена. Хотя, конечно, в известном прилежании ему не откажешь.

Дюко отхлебнул из бокала и окинул зал цепким взором:

– Офицеры-фузилёры, лейтенант Южно-Эссекского, один стрелок (не считая вас, майор Шарп). Дайте-ка сообразить. Полнокровный батальон? Фузилёры, вне сомнения. Рота 60-го полка и ваша рота. Вы всерьёз надеялись внушить нам, что у вас много солдат?

Шарп прищурился:

– Один полк линейной пехоты, сто двадцать улан, полторы сотни драгун. И один кабинетный бумагомаратель. Вы, майор. По-моему, мы на равных.

Дюбретон расхохотался. Дюко неприязненно скривил рот. Французский полковник взял Шарпа под локоть и увёл подальше от маленького офицера.

– Дюко – чинодрал, но чинодрал гораздо более опасный, чем ваш сэр Огастес.

Шарп оглянулся на рябого:

– Что за птица?

– Из Парижа. Человек Фуше.

– Фуше? Это кто?

– Вы не слышали о Фуше? Завидую. – Дюбретон взял стакан пунша с проносимого мимо подноса, – Фуше – министр полиции. Серый кардинал. Время от времени он садится в лужу и теряет расположение императора, но ненадолго.

Полковник кивнул на Дюко:

– Они все слеплены из одного теста. Готовы найти врага под собственной подушкой. Сегодня для нас – Рождество, а для него – 5-е Нивоза, 20-го года, и ему плевать на указ императора, отменяющий революционный календарь. Для нас – служба, для него – Служение.

– Зачем вы его привели?

– Думаете, у меня был выбор? Он сам решает, куда идти и с кем говорить.

Шарп пристально вгляделся в Дюко. Маленький майор оскалился, его зубы были красны от пунша.

Дюбретон приказал плеснуть Шарпу вина:

– Завтра выступаете?

– Зависит от настроения сэра Огастеса. Он верховодит.

– Серьёзно? – Дюбретон поднял брови, и в то же мгновенье скрипнули двери, – О! Наши дамы!

После непродолжительного ритуала знакомства, церемонного целования ручек и прочих учтивых расшаркиваний Дюбретон приступил к рассадке приглашённых. Сэра Огастеса он усадил рядом с собой, посередине стола лицом к двери. Дюко незамедлительно занял стул с другой стороны от Фартингдейла. Дюбретон заметил тоскливый взор англичанина, направленный на Жозефину:

– Ну же, сэр Огастес. Нам так много надо с вами обсудить. У вас с леди Фартингдейл впереди целая жизнь, тогда как мы имеем в распоряжении всего пару часов вашего драгоценного времени.

Широким жестом француз указал на португалку:

– Могу я просить вас сесть напротив мужа, леди Фартингдейл? Дверь тщательно занавешена, а широкие плечи майора Шарпа защитят вас от случайного сквозняка.

Французы вертели сэром Огастесом, как хотели. Отсадив Жозефину, они лишили Фартингдейла шанса увильнуть от неприятного вопроса, отвлёкшись на даму сердца. Дюбретон подсыпал соли на раны англичанина, отведя собственной супруге стул слева от себя. Выражение лица сэра Огастеса было несчастным и затравленным. Наблюдая за ним, Шарп недоумевал. Как мужчина может испытывать почти физическую боль оттого, что его шлюшку отделяют от него два метра.

Мадам Дюбретон улыбнулась Шарпу:

– Впервые, майор, мы встречаемся с вами в мирной обстановке.

– Да уж, мадам.

– Последний раз, когда я видела майора Шарпа, – она повысила голос, чтобы её слышали все присутствующие, – он был в крови от макушки до пят, с мечом в руке. Картина устрашающая.

– Я приношу свои извинения за это, мадам.

– Что вы, что вы, майор! Лучшего мы в то мгновенье и пожелать не могли!

– Ваша находчивость, мадам, и ваш Александр Поуп избавили нас от главной головной боли. Мы понятия не имели, где вас прячут.

Горькие складки у её рта разгладились, пропала бледность, мадам Дюбретон словно помолодела лет на десять. Она и её муж лучились счастьем обретения друг друга.