Вперед в прошлое 4

Я рассмеялся, следом — мама и Наташа, Борис не понял, но уточнять не стал.

— Спасибо, но таки мне больше нгавится фагшмак, — отшутился я с одесским акцентом, а сам подумал, что мамина бабушка, Эльза Марковна, таки да.

По вере она вроде православная — у нее иконы в доме, девичья фамилия… Епифанова — это ж фамилия мужа. Да какая разница, главное, что человек хороший.

Русские, евреи, татары — кто я? Интересно, мать отца кем была по национальности? Деда спрашивать я не стал, вдруг эта тема ему неприятна, и он винит себя в ее смерти.

Из-за стола все не встали — выкатились. Деду застелили Наташкину кровать в изолированной комнате, чтобы ему никто не мешал. Сестра зазвенела посудой в кухне, а я потащил пакеты с мылом и трусами проводить инвентаризацию. Мыло было двух видов: детское и хозяйственное, а трусы — семейки в клеточку и белые на толстых теток. Закралась мысль, что, если меня с таким товаром увидят одноклассники, позора потом не оберешься. Я попытался ее отогнать, но оно прочно обосновалась, как та ворона, сидела на дереве и каркала: «Позор! Позор!»

Вот нафига я те трусы нагреб? Лучше бы носков взял. Потому что последние были, и отдавали их за три копейки, то есть двести пятьдесят рублей. Я огляделся. Хотелось их просто заныкать, типа не нашел пакет с ними. Уже встал и поволок к шкафу, как вдруг остановился и понял, что трусы заставили меня трусить. Просто по-детски дрожать, как перед ночной бабайкой. А это — испытание. Тест на взрослость. Смогу — не смогу?

Я вернулся на место, решив пройти путь до конца.

Мыло мы покупали по сто рублей, пакован — двадцать четыре штуки. Еще где-то капроновые колготки, двадцать четыре штуки в квадратных коробочках без опознавательных знаков.

Пакет с колготками я нашел в шкафу изрядно похудевшим — мама и Наташка взяли себе восемь штук. Итого всего шестнадцать коробочек. Еще носки мужские черные, двадцать четыре штуки по сто двести рублей.

Я вырвал лист из тетради, в которой писал про будущее, начертил таблицу, внес количество товара, закупочную цену. Умножаем на пять, получается сто двадцать одна тысяча, минус вложенное — без малого сто долларов. Простому человеку два месяца работать, маме — три. Стоит оно нескольких часов позора?

К тому же товар не бестолковый, это не бус набрать или ткани завалящей. Колготки и носки у нас на рынке примерно столько же стоят, сколько я за них попрошу, ну, может.

В комнату вошла мама, увидела, что я над златом чахну, и прошептала:

— Все-таки решил ехать?

— Да. Вот это все — сто баксов чистыми. Принесу рублями, а там хочешь — меняй, не хочешь — на растопку пусти.

— Ты в своем уме? Какая растопка! Конечно поменяю!

Как быстро она мнение поменяла, замотивированная материально.

— С тобой поехать, подстраховать? Увидят, что мальчик один — и отнимут товар. Они ж как безумные носиться будут!

— Будут, — кивнул я. — Поэтому со мной поедет дедушка, когда выспится.

Вне зависимости от реальности и масштаба угрозы, паникеры будут носиться и опустошать прилавки, а кто-то — на них зарабатывать. Но, чтобы не быть совсем уж сволочью, я попросил у Бориса трафарет и написал на картонке:

«Чтобы избежать необоснованных трат, рекомендуем сегодня воздержаться от покупок».

— А это зачем? — мама кивнула на трафарет.

— Для очистки совести, — ответил я и принялся раскладывать товар по пакетам, все более и более наполняясь нежеланием торговать трусами.

Позор-то какой. Посмешище просто! Воображение нарисовало, как стою я, а мимо проходит язва Баранова и, естественно, все видит, поднимает меня на смех. Или не Баранова, а Райко с Кабановым, наши мажоры. Или тот же Андрей, получивший от меня люлей.

Взрослые мысли разлетелись и не стремились показываться.

В самом деле, у нас и так есть пятьсот баксов, еще столько же в кофе — зачем позориться? Да и на паникерах наживаться нехорошо. Но другая часть меня уверяла, что паникеры все равно спустят деньги, причем на что-то более бесполезное, потому что в магазинах пусто, а все челноки прекратят торговлю, они ведь не дураки. А так за день — мопед! Еще и пачку кофе можно прихватить, толкнуть за двадцать пять тысяч, утроить заработок.

Мама с минуту простояла, молча за мной наблюдая, и ушла на кухню. Как же хотелось сунуть голову в песок! Вот есть взрослые, пусть они и занимаются взрослыми делами, а мы пойдем выгуливать деда и есть мороженое!

Но морковкой перед осликом маячил мопед, я сказал себе: «Нет, трусам меня не остановить!»

Мне же сказали, что я смогу, вот и буду мочь! Тем более уже ввязался. Ну почему эти сомнения вылезли именно сейчас? Было же все хорошо.

«Бери и делай, — твердил себе я, запихивая носки в пакет, черный с полосками. — Просто бери и делай. Лучше, чем ты сам, никто не сделает. Ты же видишь, какие люди пугливые?»

Я вырвал из тетради еще один лист, уселся за стол, карандашом нарисовал трясущегося рахита. Нет, не то. Перевернул листок, изобразил мышь, которая отбрасывает огромную страшную рогатую и когтистую тень, а в стороне — трясущегося рахита. Вот теперь — то!