У нее было такое лицо, будто она не о своем достатке заботится, а я ее заставляю чистить чужой уличный сортир бесплатно: возмущение, растерянность, страх… Блин, твой малолетний ребенок семью содержит! Да хоть пальцем ты шевельни! «У меня лапки, я не могу и не буду пытаться. Пусть придет кто-нибудь сильный и позаботится обо мне!»
И ведь придет, и позаботится, но — о себе. Выпотрошит и выбросит.
Как меня такое всегда возмущало! Не помогать таким хотелось, а еще больше наказывать.
И вдруг дошло, что таких вот людей — огромнейший процент. А что скажут? Как бы не случилось чего! Да ты что, брось, все равно ничего не получится. И если взять их и подвести к бездне, им проще разбиться, чем драться с палачом.
Я сам недавно был таким наростом биомассы: спрятать голову в песок, найти себе оправдание, просимулировать… Накатывает апатия, тело сковывает страх. Так хочется предоставить себя тихим водам течения, плыть и мечтать, как завтра все само разрулится и станет хорошо, или послезавтра, но обязательно станет. Главное глазки не открывать и не видеть, в какое гниющее болото тебя принесло.
Не знаю, в какой момент я открыл глаза на краю бездны и стал драться, и скинул туда палача — свой страх. Но что, если не у всех есть силы бороться, и это мне так повезло: желание меняться и менять щедро отсыпали при рождении? А других просто обделили.
Или я сам вырастил умение стоять за свои интересы?
Не суть. Суть — что я никого не повезу на своем горбу, со мной рядом останется тот, кто готов помогать. Он и разделит успех, и будет процветать вместе со мной, а кто-то будет симулировать жизнь и думать, что живет.
Мама промолчала, я тоже не стал повышать голос и давить. Придет время — никуда не денется, все обменяет, потому что деньги жалко будет выбрасывать. Вот только кого взять с собой на дело? Точно не маму, ей и слышать о таком не надо — в позу встанет. Наташку?
Нет — деда, он надежный и проверенный боевой товарищ.
— Я наггетсы пожарила, — похвасталась мама. — И правда вкусные получились! Так просто! И чего раньше не делала?
Потому что ты не подписана на многочисленные кулинарные паблики в интернете, а нынешние кулинарные книги напоминают пособие: «Как поиздеваться над домохозяйками и вызвать у них желание покончить с собой от чувства неполноценности».
«Возьмите рябчика-девственника, три кубика ананаса по 0.15 граммов и брокколи», «300 граммов семги, долька лимона и бурый рис» и дальше в таком же ключе. Какой рябчик, какая семга, кога в магазинах только килька в томате, и то не всегда.
И где им искать новые рецепты? Может, есть, конечно, такие книги и журналы… Да наверняка есть, просто не до того. Тут бы слепить ужин из того, что есть.
Стол полнился деликатесами: наггетсы, томатная паста, отбивные, размороженная и пожаренная ставрида (как она мне надоела, глаза бы не глядели), огурцы, помидоры, кабачки, кабачковая икра, кабачковые оладьи, яйца, толченые с сыром и чесноком — так называемая еврейская закуска.
— Господа, — крикнул я из кухни, — просим к столу!
Стол был маленьким, как и кухня, за ним комфортно рассесться можно было лишь вчетвером, нас в семье пятеро, и все время кто-то оказывался лишним и садился в Наташкино кресло-кровать. Но если праздник, теснились, бились локтями, зато — крепкая семья, все вместе!
Так и сейчас у стола пять табуреток, но ведь, если кто-то пообедает рядом, за столиком кухонного гарнитура, никто не будет мучиться. Пусть этим героем, который пожертвует собой, стану я.
Сам же я шагнул в детскую, показал деду жестом, задержись, мол. Он кивнул, остановился. Подождав, пока брат с сестрой уйдут, я прошептал:
— Я понимаю, ты устал с дороги. Когда отдохнешь, часа в три дня, составишь мне компанию на рынке?
— Зачем тебе туда? — удивился он.
— Повезу мелочь продавать втридорога.
— Так а зачем, когда меняют-то мало денег?
— Потом разрешат менять больше, — уверил я, — а сроки продлят.
Дед покачал головой.
— И в кого ты такой пронырливый?
— Так что? — спросил я деда и покосился на маму, выглянувшую в дверной проем.
— Мы их ждем, — улыбнулась она, — а они тут заговоры плетут! Дети слюной весь пол закапали.
— Можешь на меня рассчитывать. — Дед положил мне руку на плечо и сказал маме: — Уже идем.
Я пожертвовал собой и уселся отдельно, чтобы никто не теснился.
О, мое тело испытывало гастрономический оргазм, потому что такой вкусной еды у нас отродясь не бывало, а мой разум и не такое видывал на шведских столах отелей премиум-класса. Брат и сестра уминали за обе щеки и молчали, а дед все нахваливал мамин кулинарный талант и говорил, что наггетсы лучше, чем в Макдональдсе. Они первыми и улетели.
Дед же налегал на ставриду, говорил:
— Это вкус моей молодости! Сколько мы ее перетаскали!
— Дед, — потянул его за рукав Борис, — а мы — ведрами! Реально! И продавали!
— Молодцы какие, — улыбнулся он.
— Это Павел придумал, — сказала Наташка. — Он сам снасти плетет, прикинь?
— Кто бы сомневался! — Дед взял салат со стола, похлопал меня по спине. — Паш, мне кажется, тебе хочется отведать национальное блюдо, еврейскую закуску.