Возвышение Коли Ноликова

Чукин сделал вид, что подхватывает и приподнимает машинку, повернул к Коле лицо и снова заулыбался:

— Ух, тяжелая!

Коля бросился к нему, растопырив руки:

— Не беспокойтесь. Я сейчас возьму.

3

Часовая стрелка перевалила за полночь. У Коли пальцы гудели, он укрощал машинку. Та печатала совсем другие буквы, не те, которые Коля нажимал. Слова всё равно получались осмысленные, хотя и не желаемые Колей. Он начал понимать, что имеет дело с особой, редакторской пишмашинкой, в которой, наверное, включен режим автоматической правки. Кроме других слов, машинка своевольничала со знаками препинания. Вместо точек она норовила ставить троеточия. Прямую речь завершала восклицательным знаком — так что получалось, будто все в разговоре кричат. Если предложение было о героине, то машинка неизменно добавляла: "и ее глаза увлажнились". А про героя машинка сообщала: "он сжал зубы".

Коля ерошил волосы, двигал руками каретку, выдирал листы и ручкой черкал и дописывал свое, родное. Машинка в это время вынужденного простоя начинала вонять — что-то подгорало в ее электрическом нутре. Тогда Коля спешно заправлял под валик новый лист и снова печатал. Машинка переставала вонять и занималась своим черным делом — правила Колину прозу.

А через пару дней в анатомической мастерской на площади Красные Щечки беседовали двое — Евгений Ноликов и местный почтальон, Петр Власович Фитюлькин. Он часто заскакивал к Ноликову просто так, поболтать, хотя иногда приносил и почту. Дальше площади Фитюлькин по рабочим делам ходить опасался — человек он был пожилой и тщедушный, всякий может его обидеть, тем более что бывали уже такие случаи. Поэтому днем Петр Власович околачивался в районе площади, а вечером жена его, Нонна, заканчивала работу и являлась к мужу в отделение связи. Там они брали кипы лежащих с утра газет и вдвоем отправлялись их разносить.

Несколько раз в году, обычно перед праздниками, на Фитюлькина нападали бандиты и забирали у него пенсию, которую он доставлял на дом пенсионерам. Как назло, Нонна в те самые дни не могла помочь мужу — то ей нездоровилось, то она ездила к матери в Ждаков. Фитюлькин говорил с сожалением:

— Видите, как без жены выйду — непременно что-то случается, уже просто нет сил. Я же инвалид, мне газеты тягать трудно, не то что с бандитами сражаться. Они меня в парадном за лацканы и об стенку, и я уже сползаю, а они по карманам шарят. И всё, затемнение. Очухиваюсь ближе к вечеру, иду домой, весь побитый, а наутро — в участок. Так те уже не верят! А что мне делать, если я такой бедовый?

И вздыхает. А собеседник кивает и втягивает через угол рта воздух, так что слюна квацает.

В этот раз жаловался не Фитюлькин, а Евгений. Он разложил на столе перед почтальоном телеграммы, сделал над ними широкий жест рукой:

— Вот каждая эта бумажка мне седой пряди волос стоит.

— А кто пишет? — спросил Фитюлькин, хотя знал ответ, потому что сам же эти телеграммы и приносил.

— Да сын, Коля пишет, — Ноликов поглядел куда-то вверх.

— Хорошо, что пишет. Значит помнит, — Петр Власович назидательно поднял указательный палец.

— Где там? Молодое поколение вспоминает о родителях, только когда нужны деньги. Ты им — вынь да положь! А они что? Молодой человек поехал в столицу и считает, что мы тут должны на него работать.

Фитюлькин издал серию сочувственных охов. Ноликов прочитал одну телеграмму вслух:

— Папа пришли сорок.

— Так надо было прислать ему сорОк! — почтальон так засмеялся, что согнулся, прижав руку к животу. Евгений ждал, пока тот насмеется. Фитюлькин разогнулся:

— И больше ничего?

— "Спасибо". То есть он заранее подразумевает, что я ему не откажу.

— Ну и ты что? Послал деньги?

— Послал. Так он, — Ноликов легко ударил кулаком в ладонь, — Через неделю опять денег просит. На печатную машинку! Тут, сколько раз ему предлагал — давай мы тебе купим печатную машинку. Нет, говорит, мне вдохновение приходит, только когда я ручкой пишу, шариковой. А в столице забурел молодой человек, запросы у него иные появились, видишь ли…

— Вы его просто разбаловали. Живет в квартире, на готовых харчах. А каков образ жизни начинающего человека искусств, писателя в частности?

— Ну?

— Угол на чердаке, а из лакомств — только хлеб с луком и вода.

— Да, да, правильно. Нооо, — Евгений иронически обвел рукой полукруг перед собой.

В это время в мастерскую вошла молодая женщина в синих блузке и юбке. Издалека гостью можно было бы принять за жандарметку или бортпроводницу.

— Вы мастер? — спросила она Ноликова.

— Да, Евгений. Вам что нужно?

— Мне вот, — женщина протянула Ноликову гербовую бумагу.

— А, вы по карточке физического обновления. Я сейчас. Ну хорошо, Власович, давай тогда прощаться.

— Я еще забегу, может быть, сегодня.

— Давай.

Фитюлькин ушел. Посетительница сказала:

— Только можно я в ту комнату не буду заходить? У меня муж недавно выиграл в Лотерее счастья, понимаете?

— Это очень маленький шанс, что ваш муж попал ко мне, — возразил Ноликов, — У нас ведь сеть распределения — на всю страну. Я вам скажу, что жители нашего города сюда еще не попадали.