Возвращение в Пустов

Когда кто-то борется за твою идею с большим энтузиазмом, чем ты сам, всегда возникает опасливое чувство, что в этой борьбе ты можешь погибнуть следующим. Почему? Потому что непременно, рано или поздно, ты перестаешь соответствовать образу того неутомимого борца, вождя, пророка, который им нарисовал. Тебе начинает не хватать уверенности, ты задумываешься о допустимости средств, которыми строится новый мир, об издержках и жертвах, и хорошо, если в конце концов ты заметишь, как из тебя готовятся сделать символ. Костер идеи уже разожжен, и ему, понятно, требуется бензин, чтобы ослепительно вспыхнуть. А кто лучше всего выступит в этом амплуа? Конечно, выдохшийся отец-основатель.

Возможно, именно поэтому Бугримов тоже не заигрывал с детьми. В его-то системе каждый способный ученик был потенциальной угрозой.

Впрочем, все, он уже решил, что в этот раз обходится без помощников. Пятая попытка. Пятая.

До вечера Шумер набил мусором десяток мешков, очистил несколько дворов и, утопав к «железке», внаклонку прошел, наверное с километр. Метров пятьсот к вокзалу и столько же в другую сторону. Добычей его стали: кроссворды, куриные кости, фольга во всех видах, от мелкой обертки до специальной термоупаковки, несколько кепок и панама, веревка, игральные карты, пластиковые бутылки и куски пенопласта, липкое бумажное месиво, зеркальце, россыпь рекламных карточек и визиток и многое другое.

Жители близлежащих домов проявляли законное любопытство, подходили, спрашивали, не от городского ли он хозяйства. Хвалили. По их подсказке Шумер снес мешки туда, где гарантированно проедет мусоровоз. В процессе намочил ботинки, разодрал рукав пальто о змею колючей проволоки и пропах какой-то гадостью, собрать которую так и не смог, уж больно она, наполняющая прикрытый пакетом эмалированный тазик, была отвратительна.

Дома его хватило лишь на то, чтобы удалить запах.

Он механически прожевал предложенный Галиной ужин, поулыбался Виталию, который что-то с воодушевлением ему рассказывал, то ли про работу, то ли про дорожное покрытие, то ли про политику и последний скандал с проворовавшимся губернатором, пожелал всем доброй ночи и отправился спать.

В полудреме Шумер еще успел подсмотреть за Петром и Людочкой. Они куда-то ехали, тряслись в автобусе с плохими рессорами или по плохой дороге, мимо проплывали редкие фонари, и это ощущение тряски потом преследовало его во сне. Возможно, это дорога к счастью, подумалось ему. С ухабами.

Весь следующий день он носил воду, колол дрова и снова носил воду. Сколь по-старушечьи медлительно ни распространялись новости от дома к дому, весь район уже знал о доброхоте, что никому не отказывает в помощи. Шумера ловили взмахами рук, звоном ведер:

— Заглянете к нам, Сергей?

— И к нам!

Ведра стояли у подъездов и на подоконниках первых этажей. Где-то даже дежурили, ожидая, что он завернет к их дому. Шумер улыбался и кивал, кивал и улыбался. Известность! Хотя ему было горько, что никто не следует его примеру. Нет, понятно, старики и старухи, но неужели ни у кого сил нет дойти до колонки?

Ему стало казаться, что он в цирке. Вот выходит на арену, вот кланяется, вот исполняет десятиминутный номер — идет туда и обратно, демонстрируя фокус с пустыми и полными ведрами, слушает хлопки, восторженный гул, слова признания, ах, ах, на бис, еще раз на бис, как же ловко это у вас получается, уважаемый Сергей Андреевич, нет слов, браво, просто браво. Если вы за раз четыре ведра осилите…

Ты нетерпелив, успокаивал Шумер себя. Конечно, это цирк. Это и должно в начале выглядеть цирком. А как еще это должно выглядеть, если поступок идет вразрез с тем, к чему они привыкли, с тем, что они всегда полагали верным, разумным, правильным? Они так живут. Конечно, цирк. И хвалят, понятно, и посмеиваются за спиной: ох, дурачок. Задаром!

Пусть.

Не сразу, далеко не сразу в их мозгах, в их душах ужиком свернется сомнение. Что ж это он, бедный, изо дня в день? И мусор, и воду, и дрова? Какая в том выгода? С ума он что ли сошел? Да, они будут считать его ненормальным. До какого-то времени. Будут рассказывать друг другу, как он не давал себе послаблений в дождь, в слякоть, в снег, и поглядывать в окна: носит ведра? Носит. Упрямый дурачок. Возможно, даже примутся сверять по нему часы или дни недели. Неплохие люди, но люди. Пожившие. Пооббившиеся.

Только достаточно будет кому-то подумать: а если он прав? Достаточно будет кому-то одному выйти вместе с ним собирать мусор, просто пристроиться рядом, размотав синий, белый, прозрачный, любой другой мешок и отпахать хотя бы метр по грязи или асфальту, и он перестанет быть дурачком.

Он превратится в носителя идеи.

А там, где за твоими действиями скрывается идея, там люди начинают потихоньку пропитываться ею, примерять к себе. Незаметно, подспудно. Поскрипывают мозги, в мозгах шевелятся мысли. Одна из них: а так, оказывается, можно. Другая: я, в сущности, тоже могу так. И третья: я просто попробую.

Он не станет ничего ни от кого требовать.