— Конечно, Петр, я бы тебе помог. Но, видишь, пока тебе понадобился лишь кусок ткани.
Петр посмотрел на тряпку в своей ладони.
— Понятно. То есть, вы бы не стали спасать человечество, а, в лучшем случае, обеспечили его набором инструментов.
— Должно же человечество хоть что-то сделать само.
— Тогда уж, простите, вы никакой не Спаситель, — сказал Петр, возя тряпкой по столешнице.
Шумер пожал плечами.
— Быть Спасителем — неблагодарная работа. Распнут.
— Боитесь?
— Результат настораживает.
Петр фыркнул.
— Вы действительно боитесь? У меня не укладывается в голове. Просто не понятно, зачем вы явились тогда?
— Чего ты хочешь от меня, Петр?
— Вы должны…
Шумер поднял палец.
— Постой. Ты, как я понимаю, опять настроен что-то потребовать от меня. Могу я, в свою очередь, тоже что-то потребовать?
— От кого?
— От тебя. И от людей.
Петр кивнул.
— Да, это взаимообразно.
— Что ж, продолжай.
Петр набрал полную грудь воздуха.
— Вы должны все изменить! — выдохнул он. — Мы все живем не правильно. Мы все думаем не о том. Оценивается не человек, а богатство, сколько он смог наворовать, отмыть, утаить от государства. А все остальные должны заглядывать ему в рот, завидовать и сожалеть, что им самим так не удалось.
— Хорошо, — кивнул Шумер. — По крайней мере, ты умеешь озвучивать свои мысли. Как я должен все изменить?
Петр придвинулся.
— Лишите богатых богатства!
— Может, поделить их богатства на всех?
— Это не поможет! — сказал Петр, не заметив иронии. — Вы же понимаете, как только человек поднимается на одну маленькую ступеньку выше остальных, он начинает считать себя небожителем. И ему хочется закрепления этого статуса посредством каких-то привилегий. А что такое привилегии? То, что не доступно никому, кроме него. Вы понимаете? Недоступное тире запретное. То есть, этот человек, осознано или не осознано, уже чувствует необходимость получить в пользование что-то, что находится под общественным запретом. При этом запреты могут быть самые разные, законы, правила вождения, нормы морали, этики.
— Петр, — сказал Шумер, — одноразовое исчезновение богатств не исправит людей, что ими владели.
— Да-да, — закивал Петр, — но дальше вступаем мы.
— Мы?
— Вы.
Шумер улыбнулся.
— Вступаю я. То есть, сначала мы сеем хаос, а потом снимаем сливки? Вступаю я и говорю: хотите богатства, выстраивайтесь в очередь.
— Ха-ха, — сказал Петр. — Мне начать досадовать, что вы этого не сделаете?
— Не сделаю.
— Почему? Не надо богатства, меняйте людей.
Шумер вздохнул.
Он ощутил ночь, опустившуюся на Пустов, людей, лежащих в кроватях, их сны, уловил их простые мысли. В маленьких круглосуточных магазинах дремали продавцы. Ночная смена в депо занималась ремонтом вагонных тележек. Ревел больной ребенок. Сторож обходил здание администрации. Неслась на вызов «скорая». Пели пьяные подростки. Два человека умирали в этот момент. Одна женщина рожала.
Здесь, в доме, кроме них двоих, не спали еще трое. Вероника Михайловна лупила по клавишам пишущей машинки. Грайя Ирина Трофимовна мучилась бессонницей. Пожилая женщина из второго подъезда и рада была бы уснуть, но воевала с болью.
Эта боль, почти ее обездвижившая, уходила только под утро. Шумер решил, что сегодня женщина может обойтись без мучений, и подарил ей ночь мягкого беспамятства. Вряд ли Бугримов станет возражать.
— Петр, — сказал он, — ты понимаешь, что люди должны меняться сами?
— Им нужен пример.
Шумер застонал.
— Петр, пример всегда находится у них перед носом! Они просто не любят смотреть себе в глаза, в душу, а я не могу это изменить в один момент. Пойми, это не раз и не два уже обдумано, отмерено, взвешено и найдено неверным. Они не хотят!
— Вы сейчас за всех говорите?
— За большинство.
— Я хочу! — с вызовом сказал Петр.
— Чего ты хочешь? — устало спросил Шумер.
Разговор стал напоминать ему бег по кругу. К чему мы в результате придем? К тому, что у всех своя правда. Что Петр предпочитает, чтоб его водили за ручку, показывая, что хорошо, а что плохо. А он выступает за полную автономность. Любому человеку — большое плавание. Всем и каждому.
И никто не уйдет…
— Измениться хочу, — сказал Петр.
— Меняйся.
— Как?
— Если ты следил за мной, ты видел, как я чистил дорожку по пути от вокзала. Почему ты не присоединился ко мне?
— Ну… — Петр повертел кружку в пальцах. — Это что, сделало бы меня лучше?
— Нет.
— Вот видите!
— Ты же не присоединился, и это не сделало тебя лучше.
— Но откуда я знаю, что мне будет лучше?
Шумер вздохнул.
— Тогда на что ты надеешься со мной?
— Блин, вы меня совсем запутали! Вы хотите сказать, что для внутреннего роста необходимо собирать мусор?
— И разбрасывать камни.
— Чего?
— Я хочу сказать… — Шумер посмотрел на Петра. — Вот смотри. Ты изъявил желание измениться. Будем надеяться, что оно искреннее. Я тебе сказал, как это сделать. Вернее, как начать это делать. И что в результате? В результате ты уже сомневаешься, что я прав. А почему? Потому что тебе не хочется подбирать бумажки, это унижает тебя, стыдно и глупо кланяться каждому фантику, тем более, ты уверен, что для этого есть городская служба, уж им то как раз и пристало заниматься подобными делами.