Другое фото было сделано пятью годами позже, когда бабушка ушла от мужа и вернулась в Полустанок. Она позировала перед новым кафе, на руках у нее сидел хорошенький малыш, то есть отец Руфи. Рядом с ней стояла Иджи, высокая стройная девушка с коротко стриженными кудрявыми светлыми волосами, и, улыбаясь, показывала на новенькую вывеску «Кафе «Полустанок». Обе выглядели слишком юными для хозяек заведения.
Жалко, что с бабушкой не поговоришь. Руфи о многом ее расспросила бы. Почему она ушла от мужа и вернулась в Алабаму? Мать говорила, нет ни одной фотографии деда. Отец о нем мало что знал и, похоже, не особо стремился узнать. Но любопытно же, как дед выглядел. Наверное, был интересный мужчина, потому что папа-то у нее красавец.
Почемучка
Бадди, бесспорно, обладал пытливым умом. И вот однажды, как и боялась Иджи, настал день, когда он задал вопрос, на который ей чертовски не хотелось бы отвечать.
Они возвращались из Бирмингема, где в универмаге Лавмэна купили Бадди новые ботинки, и вдруг ни с того ни с сего мальчик сказал:
– Тетя Иджи, скажи, ты когда-нибудь видела моего отца?
Иджи поперхнулась и полезла в нагрудный карман за пачкой «Лаки Страйк».
– Ну, раз-другой встречались, а что?
И вот тогда-то прозвучал тот самый нежеланный вопрос.
– Я вот думаю, почему он не навещает меня?
– Открой-ка бардачок, подай мне спички, пожалуйста. Я не знаю, милый. А маму ты об этом не спрашивал?
– Нет. Ей неприятно о нем говорить. Похоже, она не очень-то его любит.
Иджи понадеялась, что тема исчерпана, ан нет.
– Как ты думаешь, когда-нибудь он меня проведает?
Иджи покосилась на племянника.
– А тебе хотелось бы?
– Наверное… не знаю… пожалуй… Через неделю мой день рождения. Может, он мне позвонит или пришлет подарок?
– Не знаю, милый.
Немного погодя, когда они переезжали через виадук, последовал новый вопрос:
– Интересно, где он сейчас?
– Кто?
– Мой папа.
– Я без понятия, – сказала Иджи и поспешила перевести разговор на другое: – У меня есть отличная идея. Ты уже большой и должен уметь стрелять. В следующие выходные я, Клео и еще пара ребят собираемся на охоту. Как ты насчет присоединиться?
У мальчика загорелись глаза.
– А можно? А мама отпустит?
– Отпустит. Предоставь это мне, я все улажу. Так, что, едем?
– Спрашиваешь!
Обманывать парня было противно, но и сказать ему правду не хватало духу. Фрэнк Беннетт был алкашом, избивавшим жену. Во все время семейной жизни он лупил ее почем зря, и в конце концов мамаша и папаша Тредгуды послали Иджи, Большого Джорджа и Джулиана выручить Руфи, пока недоносок в пьяном угаре ее не прикончил. Но мальчику не стоило этого знать. Так лучше для него.
К радости Иджи, он больше никогда, даже после смерти матери, не спрашивал об отце. О родителе его не было ни слуху ни духу, И Бадди считал себя членом семьи Тредгудов. На том все и закончилось.
Новый друг
На другой день Руфи была предложена косметическая чистка лица, а Эвелин отправилась с визитом в больницу.
– Знаете, Бад… – сказала она. – Можно мне вас так называть?
– Иное обращение меня просто обидит.
– Удивительно, как один человек может кардинально изменить твою жизнь. Когда я познакомилась с Нинни, я была в жутком состоянии. Депрессия, дикие мысли. Стыдно признаться, я даже подумывала о самоубийстве. Сейчас прямо оторопь берет, чего я себя лишила бы, решившись на такой шаг.
– Например, встречи со мной.
– О да, – улыбнулась Эвелин. – Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда у меня был этакий нервный срыв. Вообще-то я человек неверующий, но, знаете, порой я думаю, что Нинни была своего рода ангелом, которого послали помочь мне выбраться из засосавшей меня трясины. Не подумайте, что я спятила, только я не удивлюсь, если она поспособствовала моей встрече с вами и Руфи.
– Я вовсе не считаю вас спятившей. Я уверен, что близкие, которые нас покинули, приглядывают за нами и, если надо, помогают.
– Правда?
– Клянусь. Однажды и со мной случилось нечто подобное. Я никому об этом не говорил, но вам скажу. Только прикройте дверь, а то еще Терри услышит, и тогда нас обоих поместят в психиатрическое отделение.
Эвелин затворила дверь и вернулась на стул.
– Ну вот. Для меня смерть тети Иджи в 1989-м была тяжелым ударом. Согласно ее воле, я похоронил ее на семейном участке в Алабаме и перед отъездом пришел к ней на могилу, чтобы еще раз попрощаться. Стою я возле надгробия, плачу, и душа моя разрывается от жалости к себе. Ушла мама. Теперь вот тетя Иджи. И остался я шестидесятилетним сиротой. О горе мне. И тут вдруг, чтоб мне пусто было, пчела сквозь штанину жалит меня прямо в задницу.
– Да что вы!