Возвращение странницы

– Филипп… какой вред я причинила?

– Это нам еще предстоит выяснить – или qui vivra verra[2], если тебе угодно услышать это по-французски. Вероятно, ты наговорила ей множество вещей, которые ей полагалось бы знать, но она их не знала и не узнала бы, если бы услужливо не подвернулась ты.

– Каких вещей?

– Сведений о семейных делах – впрочем, большую часть она уже слышала от Терезы. Сведений о соседях и прочем окружении – вот где она, вероятнее всего, споткнулась бы, и тут ты пришлась ей как нельзя кстати.

Линделл рванулась в его объятиях.

– Филипп, это несправедливо. Если Анна отсутствовала столько времени, а потом вернулась, разве не естественно было для нее расспрашивать обо всех знакомых – как они, где они и все такое прочее?

– Зависит от того, как это было сказано. Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне, как она это выведала. Не сомневаюсь, что это было проделано умно. Она гораздо умнее Анны. Анна вовсе не была умна. Она знала, чего хочет, и, как правило, она это получала – если нет, то происходила ссора. Все совершенно честно и открыто. Ей никогда не приходилось вести себя как-то иначе. В то время как если Энни Джойс хотела добиться своего, ей приходилось действовать тонко. Уверен, у нее была огромная практика. А теперь, надеюсь, ты расскажешь мне, насколько тонко она выведывала о соседях.

Линделл закусила губу.

– Филипп, это отвратительно, когда ты вот так говоришь об этом. Все было совершенно естественно – правда. Она хотела знать, какие из поместий вокруг пустуют. Разве Анне не захотелось бы про это узнать? И кто кого потерял на войне, и кто чем занимается – ведь Анне хотелось бы узнать про все это.

– А потом вы перешли на альбомы с фотографиями?

– Филипп, это тоже было вполне естественно. Она спросила, почему меня не призвали, и я ответила, что была в женской вспомогательной службе ВМС, но заболела и мне дали отпуск по болезни, а она сказала, что ей бы хотелось увидеть мою фотографию в форме, и спросила, увлекается ли тетя Милли по-прежнему фотографией. Я ответила, что да, увлекается, когда удается достать пленку. И… ну ты понимаешь…

Филипп понимал. Сделанного не воротишь. Теперь ничего не попишешь.

Она подняла на него глаза.

– Филипп…

– Что?

– Филипп…

– Что еще ты сделала?

– Ничего. Я хочу сказать: не думай, что я с тобой согласна. По-моему, она не могла бы знать всего того, что знает, не будь она Анной.

Его брови иронически приподнялись.

– Но с другой стороны, ты не имела счастья знать мою кузину Терезу. Та считала своим кровным делом знать все, а ведь Энни Джойс прожила с ней по меньшей мере лет семь.

Линделл покачала головой, будто стряхивала с себя что-то.

– Ты уже все наперед решил. Филипп, ты не должен этого делать. Это побуждает меня поступать вопреки тебе, потому что кто-то должен быть справедливым. Я не могу не думать об Анне. Я очень ее любила. Я подумала, что она вернулась. Если это не так, то это отвратительно жестокий розыгрыш. Но если это действительно Анна, то подумай: что мы делаем? Как мы к ней относимся? Я все время об этом думаю. Вернуться домой и обнаружить, что ты никому не нужна, – это… это просто ужасно. Я беспрестанно об этом думаю.

Филипп отошел от двери и отпустил Линделл.

– Перестань себя терзать. Это не Анна.

Глава 8

Беседа мистера Кодрингтона шла не по плану – во всяком случае, не по плану Филиппа. Предложение о передаче тридцати тысяч покойной мисс Терезы Джослин в обмен на расписку за подписью Энни Джойс было отвергнуто с такой небрежной улыбчивой легкостью, словно это был бутерброд.

– Дорогой мистер Кодрингтон, как бы я посмела! Это было бы незаконно… я хочу сказать, я не могу подписаться именем бедной Энни.

– Филипп никогда не намеревался оставлять у себя эти деньги… – Адвокат прикусил губу. Ему следовало сказать «сэр Филипп». Если бы он говорил с Энни Джойс, то непременно бы так сказал. Он обнаружил для себя невозможным поверить, что говорит не с Анной Джослин.

Она сидела от него по другую сторону камина, вытянув длинные стройные ноги к огню, откинув светлую кудрявую голову на подушку того же голубого тона, что и платье, – весьма приятная картинка, смягченная легкой дымкой от ее сигареты. Рука с сигаретой покоилась на подлокотнике кресла. На лице Анны играла улыбка.