Возвращение Короля

И, вежливо поклонившись, она повернулась и ушла прочь. А Фарамир долго бродил по саду в одиночестве, и теперь его взгляд чаще устремлялся к дому, чем на восток.

Вернувшись в свою комнату, он вызвал смотрителя и выслушал все, что тот мог сказать о Леди Роханской.

— Не сомневаюсь, милорд, — сказал глава, — что вы больше узнаете от халфлинга. Он тоже был с королем и с нею до конца.

Так случилось, что Мерри послали к Фарамиру, и они проговорили без умолку целый день, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем было выражено словами. И подумал, что понимает теперь печаль и беспокойство Эовин. Прекрасным вечером Фарамир и Мерри прогуливались в саду, но она не пришла.

Зато наутро Фарамир, едва вышел из дома, увидел ее, стоящую на стене, и она была одета во все белое и сверкала на солнце. Фарамир окликнул, и Эовин спустилась, и они гуляли по траве, и сидели под зелеными деревьями, иногда молча, иногда тихо беседуя. И каждый следующий день они поступали так же. И смотритель, глядя на них из окна, радовался: он был лекарем, и задача его облегчалась. Несмотря на то что время было отравлено страхом и дурными предчувствиями, эти двое с каждой встречей становились сильнее.

Так наступил пятый день с тех пор, как Эовин впервые пришла к Фарамиру. Они стояли на стене Города и смотрели вдаль. Все еще не было никаких новостей, и сердца сжимались от мрачных мыслей. К тому же испортилась погода: похолодало, подул резкий северный ветер, земля вокруг Города выглядела серой и унылой.

Они были тепло одеты, а поверх всего на леди Эовин была просторная накидка цвета летней ночи, густо усаженная серебряными звездами. Фарамир послал за этой накидкой, укутал в нее Эовин, и она стояла рядом с ним, прекрасная и гордая, как королева. Накидка эта была изготовлена для матери Фарамира, Финдуилас Амротской, безвременно умершей. И для сына мать была лишь смутным воспоминанием о чем-то ласковом и о первом большом горе, поэтому ее одежда, казалось ему, подходит и красоте, и печали девушки.

Эовин вздрогнула под звездной накидкой и посмотрела на север.

— Куда вы смотрите, Эовин? — спросил Фарамир.

— Разве не в той стороне Черные Ворота? И разве он теперь не там? Прошло семь дней, как он уехал.

— Семь дней, — сказал Фарамир. — Не думайте обо мне плохо, но я скажу вам: эти семь дней принесли мне радость и печаль, которых я не знал раньше. Радость видеть вас, и боль, потому что теперь страхи и сомнения этого злого времени удвоились. Я не желаю конца света, Эовин, не хочу утратить так скоро то, что нашел.

— Утратить то, что нашли? — переспросила она, серьезно глядя на него. — Я не знаю, о чем вы говорите. Но не надо, друг мой! Давайте не будем говорить об этом. Давайте лучше помолчим. Я стою на самом краю, мрачная пропасть разверзается у моих ног, и существует ли какой-нибудь свет у меня за спиной — не знаю. Я еще не в силах обернуться. Я жду какого-нибудь знака судьбы.

— Да, мы ждем знака судьбы, — согласился Фарамир.

И больше они не сказали ни слова. И пока они так, молча, стояли на стене, им казалось, что ветер умер,  и свет потускнел, и солнце угасает, и все звуки в Городе и его окрестностях утихли: ни ветерка, ни голоса, ни птичьего крика, ни шелеста листвы, ни даже их собственного дыхания не было слышно, и даже сердца их не бились. Время остановилось.

И пока они так стояли, руки их нечаянно встретились и сжали друг друга. А они всё стояли и ждали, сами не зная чего. И вот им показалось, что над далекими горными хребтами поднимается другая огромная гора Тьмы, поднимается, как волна, готовая поглотить весь Мир, и в ней сверкают молнии; и дрожь пробежала по земле, и они почувствовали, как тряхнуло стены Города. Звук, похожий на вздох, вырвался из всех окрестных земель, и внезапно сердца их снова забились.

— Это напомнило мне о Нуменоре, — сказал Фарамир и сам удивился звуку собственного голоса.

— О Нуменоре?

— Да, о великой Западной Стране, что погрузилась на дно, и о громадной темной волне, поднявшейся над зелеными землями и холмами, и о наступлении неумолимой Тьмы. Я часто представляю себе это.

— Так вы думаете, что наступает Тьма? — спросила Эовин. — Неумолимая Тьма?

— Нет, — ответил Фарамир, глядя ей в лицо. — Это была просто игра воображения. Я не знаю, что происходит. Мой трезвый рассудок подсказывает, что надвигается великое Зло и мы стоим вплотную к концу времен. Но сердце говорит: нет; руки и ноги сделались легкими, и надежда и радость пришли ко мне, хотя я сам не понимаю почему. Эовин, Эовин, Белая Леди Рохана, в этот час я не верю, что Тьма победит! — И он склонился и поцеловал ее бровь.

Так стояли они на стене Города, и поднялся великий ветер, и волосы их, черные и золотые, развевались и смешивались в его порывах. И Тень отступила, и слетели завесы с солнца, и свет рванулся вперед; и воды Андуина засверкали как серебро, и во всех домах Города люди запели от радости, что хлынула в их сердца из никому не ведомого источника.