Возвращение короля

Тут Гимли и Леголасу, стоявшим поблизости, послышалось, что Эовин всхлипнула. Но она сказала: — Так ты пойдешь, Арагорн?

— Да, — ответил он.

— И не позволишь мне поехать с твоим отрядом, как я просила?

— Нет, благородная госпожа. Я не могу сделать это без разрешения короля и вашего брата, а они не вернутся до завтрашнего дня. У меня же на счету каждый час, даже каждая минута. Прощайте!

Тогда Эовин пала на колени и взмолилась: — Прошу тебя!

— Нет, благородная госпожа. — И Арагорн поднял ее с колен. Коснувшись губами руки Эовин, он вскочил в седло и поехал, не оглядываясь. И лишь те, кто хорошо знал его и ехал рядом, видели, какую боль он испытывает.

Эовин же стояла неподвижно, точно каменное изваяние, уронив вдоль тела руки, сжатые в кулаки, и провожала всадников взглядом, пока те не скрылись в тени Двиморберга, Горы Призраков, где находятся Ворота Мертвых. Когда отряд исчез из вида, Эовин повернулась и, спотыкаясь, точно слепая, пошла к себе. Но никто из ее людей не видел этого расставания – они были напуганы и прятались, пока чужеземцы не ушли.

И некоторые говорили: «Это эльфийские духи. Пусть уходят в темноту, где им самое место, и никогда не возвращаются. Время и без того злое».

Когда они выехали, солнце еще не выбралось из-за черных хребтов Горы Призраков впереди и свет был серым. Ужас охватил друзей, когда они проехали между рядами древних камней и оказались вблизи Димхолта. Здесь, под сенью черных деревьев, долго терпеть которую было не по силам даже Леголасу, нашлось ровное место – лощина, уходившая внутрь горы. Справа от дороги стоял одинокий могучий камень, подобный персту судьбы.

— Кровь стынет в жилах, — сообщил Гимли. Однако остальные молчали, и звуки голоса гнома поглотил толстый слой пихтовых игл, ковром лежавший под ногами. Лошади не хотели идти мимо грозного камня, пока всадники не спешились и не повели их в поводу. Так они приблизились к концу лощины. Там вздымалась отвесная каменная стена, а в ней, как зев ночи, зияла темная дверь. Над ней на широкой арке были вырезаны неясные знаки и фигуры, и от них серым туманом наплывал страх.

Отряд остановился, и не было сердца, что не дрогнуло бы, разве только сердце эльфа Леголаса, который не боялся человечьих призраков.

— Это дверь к злу, — сказал Халбарад, — за ней моя смерть. И все же я осмелюсь пройти в нее, но вот ни одна из лошадей не посмеет.

— Однако мы должны войти в нее, а значит, должны и кони, — сказал Арагорн. — Ибо если мы пройдем эту тьму, за нею прострется много лиг, а каждый потерянный нами час приближает торжество Саурона. Следуйте за мной!

И Арагорн пошел вперед, и сила его воли в тот час была такова, что все дунаданы со своими лошадьми последовали за ним. И истинно, приязнь приведенных Скитальцами коней к всадникам оказалась столь велика, что они готовы были преодолеть даже ужас перед Дверью, коль скоро в сердцах их хозяев, что шли рядом, поселилась решимость. Но Арод, роханский конь, отказывался идти, он стоял весь в поту и дрожал от страха, так что жалко было смотреть. Тогда Леголас положил руку ему на глаза и что-то негромко запел, и наконец Арод позволил повести себя, и эльф прошел в дверь. Снаружи остался только гном Гимли.

Колени его тряслись, и он был зол на себя. — Неслыханно! — проворчал он. — Эльф спускается под землю, а гному не хватает духу! — С этими словами Гимли ринулся вперед. Но за порогом ноги его словно налились свинцом, и Гимли, сына Глойна, не раз бесстрашно спускавшегося в глубочайшие недра земли, тотчас поразила слепота.

Арагорн привез из Дунхарроу факелы и теперь шел впереди, высоко неся один из них. Эльладан с другим факелом замыкал шествие, а Гимли, спотыкаясь, старался его догнать. Он ничего не видел, кроме тусклого пламени факелов, но когда отряд останавливался, вокруг раздавался гул голосов и шепот на языке, какого Гимли никогда не слыхал.

Никто не нападал на отряд, не мешал ему пройти, и однако страх гнома разрастался, главным образом потому, что теперь он понял – повернуть назад невозможно: все пути заполонили сонмы невидимых духов, следовавших за ними.

Так прошло неведомо сколько времени, а потом Гимли увидел то, о чем впоследствии вспоминал с неизменным омерзением. Дорога, насколько он мог судить, была широкой, но отряд неожиданно оказался на обширном пустом пространстве. Стены куда-то пропали. Гимли обуял такой ужас, что он еле передвигал ноги. Слева во мгле что-то сверкнуло. Арагорн остановился и пошел взглянуть, что это.

— Неужели он совсем не боится? — пробормотал гном. — В любой другой пещере Гимли, сын Глойна, первым побежал бы на блеск золота. Но не здесь! Пусть себе лежит!