Возвращение колдуна

От этой догадки Иван поморщился. «Она хочет запереть меня в Шестой палате, по всем законам литературного жанра! Думает, что я не догадываюсь о ее намерении? Поэтому специально держит эту кровать свободной. Все в отделении ждут, когда Фролова даст команду и меня... Ну, нет, не дождетесь! Я совершенно здоров – ведь понимаю же, что у меня небольшой бред. Нужно взять себя в руки. Никакого алкоголя. Никаких таблеток. Никаких женщин! И вы все у меня останетесь с носом!» 

Обрадованный, как мальчишка, Иван приложил к носу ладонь с широко растопыренными пальцами и пошевелил ими.

– Ба-ба-ба!.. – из зеркала его передразнивал...

Иван зажмурился. Затем осторожно приоткрыл правый глаз, потом левый. Почудилось. Показалось.

ххх

Приведя себя в порядок, Иван пошел по палатам. В коридоре ему встретился заместитель директора мистер Вильям:

– Как дела, доктор Сэлинджер?

– Моя фамилия Селезень, – поправил его Иван. 

– Ах, да! Извините, ошибся, – замдиректора приторно улыбнулся.

Сначала Иван заглянул в Шестую палату, где все так же спал чернокожий гигант Джим. Храпел на всю палату. Иван вдруг с ужасом подумал, что соседу Джима по палате будет тяжело выносить этот богатырский храп...

              

ххх            

– Я говорю правду... – Маша подняла голову и устремила взгляд в зарешеченное окно.

Солнечный луч коснулся ее лица, отчего оно стало невероятно светлым и чистым. Танцующие переливчатые пылинки над головой девушки создавали подобие золотого нимба.  

Они сидели в ее палате, друг напротив друга: Иван – на стуле, она – на кровати, закинув ногу на ногу. Покачивала ступней в красном тапочке.

Иван скользнул взглядом по ее сложенным на коленях рукам, по ее ключицам в проеме полурасстегнутого халата.    

– Давай, Мария, поговорим начистоту. Я не могу понять, когда ты говоришь правду, а когда, извини, врешь. Вначале, попав в наше отделение, ты уверяла меня, что занимаешься проституцией и страдаешь от хронической депрессии, чему я, честно признаюсь, поверил. Но спустя некоторое время ты вдруг изменила «биографию» и сказала, что ты – украинская пловчиха, приехала в Нью-Йорк на международные соревнования, заняла четвертое место и, дескать, на этой почве у тебя произошел нервный срыв. А теперь уверяешь, что ты – жена писателя, якобы не выдержала нищеты и невзгод и из-за этого едва не лишилась рассудка. Где же правда, черт возьми? Чему верить?! – Иван повысил голос.        

Маша зажмурилась. Слезы полились из ее глаз. Но в этот раз Иван не дал воли своей жалости.

– Скажи, зачем ты здесь? Тебе нужна справка для суда, что ты психически больна? Если «да», то ты такую справку получишь и так. Все наши пациенты мечтают отсюда вырваться. А ты как будто специально делаешь все, чтобы здесь оставаться. Зачем ты продолжаешь таскать из столовой пластмассовые ножи, отлично зная, что ими все равно нельзя вскрыть себе вены? Зачем постоянно споришь с медсестрами, нарушаешь режим? Зачем прячешь под языком таблетки и потом их выплевываешь? С таким поведением тебя отсюда никогда не выпишут! Признайся, какую цель ты преследуешь?   

Вместо ответа Маша спрятала лицо в ладонях. Ее плечи стали мелко вздрагивать.  

– Можно я выпью воды? – спросила тихо, но голос ее звучал подозрительно спокойно. 

– Да, конечно. Выпей воды и успокойся.

Она поднялась с кровати и, запахнув халат, по-свойски подмигнула ему. Направилась к столику, на котором стоял пластмассовый кувшин с водой и пластиковый стаканчик. 

За спиной Ивана раздалось журчание льющейся воды. Но почему-то и через минуту Маша не вернулась на прежнее место. Шлепанье ее тапочек по полу удалились, и неожиданно хлопнула закрывшаяся дверь, – а пациентам без разрешения медперсонала закрывать двери своих палат строго запрещается, они все на этот счет предупреждены.   

Доктор Селезень, однако, сидел, не двигаясь. Слышал за спиной приближающиеся Машины шаги. Затем – шуршание сброшенного с ее плеч халата…

Сердце его часто забилось. Он не решался обернуться, боялся увидеть молочную белизну ее кожи.     

– А хорошо мы с тобой полетали, доктор? – услышал он вдруг ее шепот, над самым своим ухом. – Я знаю, что тебе понравилось.

Иван съежился. 

– Сегодня ночью, доктор, я приду к тебе опять. Но только в этот раз мы поменяем позу: я буду снизу, а ты сверху, о`кей?

Иван согласно закивал головой. Вдруг вскочил со стула, рывком расстегнул и вытащил из петель кожаный ремень, специально купленный накануне. Сжимая кованую пряжку, поднял ремень:

– Ну, сейчас я тебе задам! – развернулся и...

Перед ним – колдун!   

Колдун бросился от Ивана в угол палаты. Крыльями огромной черной птицы развевалась его мантия. Мантия была из шелка, расписанная загадочными иероглифами. 

Иван бегал за ним вокруг стола, пытаясь схватить его, но колдун уворачивался, а затем кинулся к зарешеченному окну, просочился сквозь решетку и стекла и исчез.        

Подбежав к окну, Иван дернул решетку на себя, но она была намертво прикреплена к оконной раме (не один пациент и до Ивана безуспешно пытался ее вырвать). Потрясая ремнем, Иван выбежал из палаты и помчался к лифту.