Возвращение из ада

— Так… Так… Так… — забарабанил он сухими пальцами по столу. — Значит, вот вы каков… Я себе представлял вас не таким. Совершенно иным. Стариком. А вы, оказывается, еще так молоды… — Он сделал долгую паузу и добавил: — А уже успели столько накуролесить…

Он покачал энергичнее головой, и энергичнее продолжал листать «дело», и негромко про себя сказал:

— Сильно накуролесили… Но при желании можно найти выход. Все в наших руках… Исправимо…

Генерал снова углубился в чтение. Опять покачал головой, поправил пенсне на чуть вздернутом носу, сделал удивленное лицо:

— Ты погляди, фронтовик, награжден боевыми орденами и медалями… Участник Парада Победы… До войны и после войны редактировал журнал… Руководил секцией еврейской литературы Союза писателей Украины… Да, объективные данные неплохие… Кажется, мои ребята поспешили вас арестовать… — Он тяжело вздохнул, мол, тяжела шапка Мономаха. И после раздумья повторил: — Да, поспешили с арестом… Но ничего, все в наших руках, все поправимо. Как говорится, кто кашу заварил, тот должен поправить, точнее, расхлебывать. Как нас учит Иосиф Виссарионович, на промахах, ошибках надо учиться. Только тот не ошибается, кто ничего не делает. Так, кажется? Вот таким макаром… А у нас, знаете, такой объем работы, прямо-таки вздохнуть некогда. Столько негодяев, врагов, националистов. Надо всех убрать с дороги… Это, знаете, диалектика борьбы. Диалектика! — Он снова налил в стакан боржоми, выпил, побарабанил сухими пальцами по столу, продолжал: — Вы должны мне ответить на один вопрос, но без всяких фигилей-мигилей. Чистосердечно: как это вы, человек с такой славной биографией, залезли по уши в шпионское, националистическое болото? Как вы могли попасть в контрреволюционную банду выродков, врагов народа типа Фефера, Маркиша, Квитко и еще многих ваших…

Его лицо вдруг перекосилось от злости, стало каменным, бесцветные кошачьи глаза налились кровью, излучали злобу, негодование. Я увидел перед собой лютого зверя, и мурашка прошла по спине.

«Хитрая лиса», — подумал я и отвел в сторону взгляд, собираясь с силами, чтобы сдержаться, отвечать спокойно, не показать своего возмущения его иезуитством. Как-никак, я ведь узник, беспомощен перед ним, начальником такого ранга, занимающим такой важный пост. Он ведь может в одну минуту стереть меня в порошок. Переводя дыхание, все еще чувствуя на себе тяжесть его стального взора, не сразу ответил:

— Я до сих пор был уверен, что здесь, в таком кабинете, разговаривают иначе, чем там, у следователей, — кивнул в ту сторону, откуда меня привели. — Не было у нас никакого шпионского, националистического болота, поэтому я не мог там состоять. Теперь что касается «банды». Когда началась Отечественная война, у нас в еврейской секции Союза писателей Украины насчитывалось около ста человек — молодых и пожилых еврейских литераторов. В первый же день большинство из нас добровольцами ушли на фронт. Свыше пятидесяти — цвет нашей литературы — пали в боях за Родину. Своей кровью расписались они в любви и преданности к нашей земле, к советскому строю. И издеваться над их памятью считаю кощунством. Благодаря их подвигу, мы сидим сегодня в этом шикарном кабинете.

Я не думал, что генерал такой куцый, маленький. Он, как ужаленный, вскочил с кресла, подхватил одной рукой пенсне, которое слетело с носа и повисло на золотой цепочке, лицо его побагровело. Несмотря на то, что рядом сидели дамочки-стенографистки, он заорал благим матом, не стесняясь в выражениях:

— К чертовой матери! Я думал, что вы хотите помочь органам разоблачить вашу банду, а вы мне басни рассказываете! Вы хуже их, ваших сообщников!.. В подвал его! Пусть там поостынет. В порошок сотру!.. Убрать его!

И вернулся к своему нецензурному лексикону…

Он со злостью ударил кулаком по столу так, что лампа задребезжала. Нажал на кнопку, и в кабинет вскочил как ошпаренный дежурный. Испуганно уставившись на меня и озираясь во все стороны, он не мог понять, почему так орет и матерится безбожно его начальник.

— Убрать! В подвал! — гаркнул тот, и дежурный покорно мотнул головой и процедил мне:

— Пошли…

Я направился к двери, чувствуя на своем затылке злобный взгляд высокого чина.

Безусловно, этот маленький, полный ненависти и желчи человечек принадлежал к категории выдвиженцев, которым нацепили генеральские погоны за особые заслуги в ведомстве Берии. Его словесный запас и отборная ругань напоминали мне разговор мелких тюремщиков, с которыми сталкивался тут на каждом шагу. И еще я понял, что мой смелый ответ дорого мне обойдется.