Возвращение из ада

Чем больше он будет артачиться, тем хуже для него!

Вел бы он себя здесь прилично, выписали бы ему по «особому совещанию» или «тройке» десяток лет — и дело с концом.

Но коль он завелся, то ему несдобровать. Непременно схлопочет здесь максимальный срок — двадцать пять, пять и десять. Чтобы не был таким умным и с «органами» не шутил.

И вот оказывается, что арестованный долгое время жил в Карпатах, бродил по нефтепромыслам. Но это, должно быть, — чистая ложь. Знаем, как эти писатели маскируются. Наверняка занимался вредительством, диверсионной деятельностью, подрывал экономику страны, то ли еще хуже — вел среди населения антисоветскую пропаганду, мало что такие типы могут натворить в Карпатах, в глуши, в горах! Ведь там действовали бандеровцы — противники советской власти, украинские националисты. Не исключено, что подследственный ездил в Карпаты, дабы связаться с ними, установить связь между еврейскими и украинскими националистами.

Вот такой бы сюжетик вплести в «дело». Оригинально получится! Начальство оценит такой поворот дела, представит к награде, отметит, а возможно, и по службе повысит… — Так размышлял примерно сутуловатый, мрачный майор-следователь и, с благословения своих хозяев, укатил в Карпаты, по моим следам…

Майор прибыл в город нефтяников и, естественно, первый визит вежливости нанес секретарю горкома партии Бороздину. Стал расспрашивать, какую антисоветскую агитацию я проводил на промыслах среди населения, когда тут пребывал? Не было ли в то время вредительских актов и прочее. Нужно, мол, разоблачить врага народа, которого недавно репрессировали, и требуется против него компромат…

Секретарь оказался честным и смелым человеком. Бывший шахтер из Донбасса, он смотрел на мрачного гостя с удивлением, выявил свое полное недоумение по поводу моего ареста и сказал, что это, видно, какое-то недоразумение, никакой антисоветской агитации писатель не проводил, напротив, провел целый ряд литературных выступлений на промыслах, в школах, обрел большое уважение слушателей, напечатал в газете ряд литературных очерков, собирал материал для будущей книги, читатели дружелюбно принимали гостя из столицы. А то, что такого человека репрессировали, — это, видать, какое-то недоразумение, нелепость…

Следователь ждал другого ответа и был разочарован. Он не ждал таких слов от самого секретаря горкома. Тот обо мне говорил так, будто идет разговор не об узнике, а о человеке, которого собираются представить к высокой награде…

Такой отзыв о моем пребывании в Карпатах, обо мне лично никак не устраивал пришельца, а уехать отсюда ни с чем, несолоно хлебавши, он не мог. Будет большая нахлобучка от начальства, а возможно, и похуже. И следователь стал стращать секретаря, что, мол, он потерял бдительность, не смог разглядеть врага, который жил рядом с ним.

Однако Бороздин оказался не из робкого десятка и, рассердившись, отпустил в адрес горбача несколько крепких шахтерских слов.

Следователь проглотил пилюлю. Он задал еще один вопрос: «Почему писатель поселился не в городе, где есть гостиница со всеми удобствами, а на отдаленном промысле, в глухом рабочем поселке, куда изредка с гор спускались бандеровцы. Ведь его же могли убить?»

На это Бороздин ответил, что страх перед бандеровцами очень преувеличен. Писатель поселился на время среди своих будущих героев, о которых собирался написать книгу, и ничего предосудительного тут нет. Кроме того, писатель не из робкого десятка, он прошел всю войну, фронт…

Между секретарем и следователем состоялся нелицеприятный разговор, и гость ушел из кабинета секретаря разгневанным, презлющим. Он, должно быть, решил сообщить «куда надо», что секретарь является пособником врагов народа — не желает помочь «органам» разоблачать всякую контру…

Майор отправился в рабочий поселок потолковать с людьми, которые меня знали. Уж там соберет сведения о моей вражеской деятельности. Но был еще больше разочарован, когда они его подняли на смех и обо мне ничего плохого не могли сказать, а хорошее ему не нужно было…

Вернувшись несколько лет спустя из лагеря, я узнал, что в тот самый день, когда приезжал следователь, Бороздин позвонил ко мне домой и сказал жене, что ей нечего беспокоиться за мужа, скоро, вероятно, он вернется домой. То, что ему инкриминируют, не выдерживает никакой критики. Его арест — дикое недоразумение. В этом он, Бороздин, убедился, поговорив со следователем, который приезжал к нему… Не может быть, добавил он, чтобы такое долго длилось…

Наивный человек! Он не знал, что «органы» никого, самого Бога не боятся. Им ничего не составляло бросить за решетку любого человека, состряпать на него «дело» и растоптать. Он не знал, видно, их девиз: «Дайте нам только человека, а статью мы для него подберем!»

Через несколько лет я встретился с Бороздиным и пожал руку, поклонился ему за его доброе сердце.