Возвращение из ада

Тому французу или итальянцу тоже не пришелся по душе суровый, злой надзиратель. Он покосился на блюстителя порядка и что-то пролепетал непонятное, чего Потапыч не смог раскусить, но уловил одно слово: «Квазимодо». Сперва оно Потапычу не понравилось, и он влепил оплеуху зеку. Но когда тот объяснил, что это имя одного героя из книги, надзиратель успокоился. Даже просиял, как утренняя зоря. Ему нравилось слово «герой». Ему давно хотелось стать героем и получить медаль. Возможно, он им и стал бы, если б согласился пойти на фронт, когда началась война. Несколько охранников тогда ушли добровольно на войну, и Квазимодо мог бы последовать их примеру, но его почему-то на фронт не тянуло. Он чувствовал себя неплохо и здесь, в лагере. Тут он имел вес. Зеки дрожали, увидав его близко, а там, на войне, стреляют, могут ранить, убить, а тут, что ни скажи, живым останешься…

Вскоре он убедился, что поступил мудро. Когда в лагерь прибыли первые проштрафившиеся фронтовики, которые высказались в своих частях о том, как плохо наши военачальники ведут войну — мол, отступаем, кругом неразбериха. Людей обвинили в пораженческой пропаганде и отправили на Крайний Север отбывать наказание. «Пораженцы» и рассказали, что творится на фронте, как там хозяйничают немецкие танки и самолеты, как целые дивизии попадают в окружение.

Как ни странно, Квазимодо поверил этому и решил, что ни за какие блага не покинет тут службу и не пойдет на фронт…

И старался служить так, чтобы комар носа не подточил, чтобы начальники (которые тоже, как и он, Квазимодо не спешили на фронт) убедились, что без него, Потапыча, обойтись нельзя.

Так Потапыч отсиделся в тундре всю войну и уцелел.

Правда, военных наград он здесь не приобрел, но зато чувствовал себя в безопасности и при деле. Он зарекомендовал себя чуть ли не самым строгим блюстителем порядка. Все зеки боялись его. Когда он ходил по деревянному тротуару, ему уступали дорогу, должны были снимать шапки и низко кланяться. Если кто зазевался, Квазимодо отправлял в БУР, накатывал «телегу» начальству, а то и самолично бил палкой, с которой редко расставался, шагая важно по зоне.

Заметив в бараках что-то неладное, он тут же бежал к оперуполномоченному Чурилкину, а этот маленький, плюгавый капитан быстро «наводил порядок»: от него никому не было пощады — с ходу отправлял в карцер.

Побаивались Квазимодо не только узники, но и сослуживцы. Все поголовно, кроме начлага. Не жаловал он никого. Услышит что-то не то, тут же состряпает анонимку, немедленно доложит самому Чурилкину, а этот мотал на ус…

Не мудрено, что Квазимодо чувствовал себя в лагере, как Бог в Одессе! Здесь он кум королю.

Потапыч был доволен своей судьбой и службой, только в одном деле ему страшно не везло. Более двадцати лет прослужил, а выше сержанта не продвинулся. В одном звании и чине. Хоть караул кричи, а до старшины никак не мог дослужиться! Сидела в отделе кадров, говорил Потапыч, какая-то сатана и ставила ему палки в колеса. И Квазимодо становился еще строже к зекам, сгоняя свое зло на них!

Вот Квазимодо шагает вразвалку с неизменной палкой в руках, хлопает ею по голенищу. Только что он проведал арестантскую кухню. Подхалим-повар щедро угостил его из своих «личных запасов». Квазимодо нажрался до отвала, как удав, да еще выпил пару кружек крепкого кваса. Красное лицо его лоснится, рыжеватые усы залихватски подкручены, заплывшие жиром маленькие хитрые глазки бегают вокруг — как бы чего не пропустить; широкий, приплюснутый нос все вынюхивает — служба тут особая, чекистская, нужна особая сноровка все видеть, все замечать. Навстречу ему — зек. Идет не по шоссейке, а по деревянному тротуару. Квазимодо его тут же останавливает, ставит по команде «смирно» и начинает с издевкой:

— Скажи-ка, паныч, иначе ты ходить не привык у своего батьки? Не знаешь, что тротуар проложен специально для начальства?

— Прошу прощения, гражданин начальник. Виноват. Больше не буду!

— Ишь ты, какой вежливый! — после долгой паузы продолжает Квазимодо. — Я человек, знаешь, добрый. На первый раз не строго накажу, а дальше — смотри мне, чертов сын! Так укушу, что меня надолго запомнишь. — Квазимодо неторопливо закуривает, не сводя взгляд со своей жертвы, и говорит: — Вот видишь, в том углу торчит в снегу лопата? Возьми ее — и до отбоя будешь чистить снег. И скажи спасибо, что у меня хорошее настроение сегодня. Другой раз увижу тебя на этом тротуаре, загоню в БУР, и будешь там торчать, пока ты у меня станешь тонким, звонким и прозрачным… Вот, сполняй! Иди…

— Да я же, начальник, только что из шахты. С ног падаю. Температура высокая у меня, в санчасти был… Еще не спал с ночной смены…

— Ты у меня, гад, поспишь! А за пререкание с начальством три дня подряд после смены будешь снег чистить. Понял? Сполняй!

И человек уходил за лопатой — «сполнять»…