Вознесение

— Можно просто Ларри, — сказала незнакомка.

Воцарилось молчание. Было слышно лишь шипение чайника на электрической плите, гул старенького вентилятора, отдаленные голоса в переговорной и методичный «тик-так» на стене.

Маленький мирок офисных столов и перегородок просыпался вместе со своими обитателями. Сотрудники, снующие по коридорам с листами белой бумаги для подкормки принтера, и их руководители, распределяющие задания на день, рождали звуки симфонии офисной жизни.

После экскурсии по офису Эдди и Ларри отправились обедать в ресторан.

Лорейн своими миниатюрными ручками аккуратно управлялась со столовыми приборами. Отточенным движением она отделяла белок от желтка, поддевала вилкой кусочек яичницы и отправляла его вместе с хрустящим тостом в розовую глубину рта. Ее губы растянулись в довольной сытой улыбке.

Эдди внезапно почувствовал жуткий голод.

Утреннее солнце светило прямо в глаза. Эдди нехотя поднялся с дивана, умылся и отправился на работу.

Офисные лампочки мерцали в такт его шагам.

Заметив у своего стола незнакомую девушку, Эдди прошел было мимо, но вовремя остановился, узнав в незнакомке вчерашнюю коллегу. Подойдя к столу, он неуклюже отодвинул кресло и что-то буркнул в знак приветствия. Его «здравствуйте» больше напоминало кашель. Девушка встрепенулась и, расплывшись в знакомой улыбке, пожелала ему доброго утра. В горле пересохло.

Они принялись за обучение.

Она увлеченно следила за каждым его действием: работой с программами, выполнением запросов и математическими расчетами. Эдди смущался, открывал не ту программу, путался в комбинациях клавиш и последовательности действий, а к концу и вовсе попытался совладать с непослушной компьютерной мышкой, которая выскальзывала из-под его потной ладони.

Настало время обеда. Дюжина людей в белых накрахмаленных рубашках направилась на перерыв. Заскрипели стулья. Зашуршали документы. Забряцали запонки. Гул голосов дружно устремился к выходу.

Ее вилка вновь отправилась в раскрытый рот, в котором исчезли яйца пашот с картофельными гренками, утопавшими в оливковом масле. Тарелка Эдди опустела почти сразу, и, выйдя из-за стола, он не смог припомнить содержимое блюд. Во рту лишь слабо чувствовался привкус пряностей, и чуть обильнее шло слюноотделение — так стенки неба реагируют на специи.

Отворив перед Лорейн дверь, он не удержался и наклонился, чтобы уловить ее запах — незаметно не только для нее, но и для самого себя. Так бывает, когда мы делаем вещи, на первый взгляд непроизвольные, но на самом деле для собственного удовольствия. Эдди вдохнул цветочный аромат. Его глаза закатились от наслаждения, а взгляд уперся в стеклянный потолок.

Он и сам не заметил, как преобразились рабочие будни. Эдди стремился растянуть драгоценные мгновения, зафиксировать каждый ее слог, движение и кивок головы. Он смаковал небрежно оброненное слово и доставал его из памяти перед сном. От этого сны стали очень яркими.

Но больше всего он дорожил вечерами, когда они поздно покидали офис, задержавшись за работой над совместным проектом. Тогда Эдди провожал Лорейн до дома и ждал, пока хрупкий девичий силуэт не исчезал в проеме стальной двери. Перед самым прощанием, до того, как замок защелкивался, Эдди сохранял в памяти упоительную прохладу прошедшего вечера. Он кадр за кадром прокручивал в голове их прогулки, вплоть до мельчайших деталей: выход из офиса, вечерний парк, арка возле дома и неспешная прогулка под фонарем. Казалось, он помнил все. Туман, осевший на языке. Влагу, впитавшуюся в ткань ситцевого платья. В его ушах эхом отдавались их разговоры — как будто ни о чем, и в то же время обо всем сразу.

Свет уличных фонарей больше не касался серых стен — они срабатывали только во время движения. Эдди напоследок окидывал фотографическим взглядом панораму улицы и возвращался домой.

Так наступила осень. Начались дожди. Раскрыв зонт, Эдди провожал Лорейн поздним вечером, вслушиваясь в ритм дождя и упиваясь ароматом ее духов и теплого дыхания. Под одним зонтом их плечи то и дело соприкасались, отчего ладонь Эдди потела, и ему постоянно приходилось поправлять зонт.

Проводив Лорейн до дома, Эдди попрощался и посмотрел ей вслед, пока за ней не закрылась дверь.

Не снимая с лица улыбку, как не снимают плащ в ветреную погоду, он развернулся и отправился домой. Миновав арку, Эдди остановился, желая как можно четче запечатлеть в памяти последний кадр. Он обернулся, надеясь увидеть ее у входной двери, но вдруг застыл в оцепенении. Увиденное ошеломило его. Некоторые моменты невозможно стереть из памяти, даже если закрыть глаза. Эдди крепко зажмурился.

Звук его тяжелых шагов эхом отдавался по улице и разносился по окрестностям. Внезапно его сменило шлепанье размокших стоптанных ботинок — это Эдди ступил в лужу. Он снял намокший дырявый носок и, прихрамывая, пошел дальше.