Воссияет день безгрешен

Про этот лес в народе поговаривают, что ходить туда нужно с опаской: он хоть и небольшой, но так может оморочить, что реально в трёх соснах заблудишься. И подкрепляют свои предостережения всякими страшными историями и мистическими байками. Это придаёт нашим посиделкам налёт какой-то мрачноватой романтичности. Мы располагаемся за развалившимися стенами храма.

– Ё-моё, хоть из дома беги, – сетует Летяга, разливая по гранёным стаканам, захваченным из дома, драгоценное в пору антиалкогольной кампании винище, – День и ночь предки телик крутят. Что там смотреть? Две несчастные программы! Заколебался про какое-то ускорение слушать, сплошной маразм.

– Ага, – подключается Ленок, – ещё хоть бы говорил нормально. А то этот его южный диалект с ненормированными ударениями – меня просто тошнит.

– И слухи эти про Меченого напрягают, – добавляю я. – Моя бабуля с соседками только и обсуждают, что сбылось старинное пророчество: по небу уже летают железные птицы и всё опутали железные провода, Теперь вот пришёл к власти Меченый, а значит скоро он развалит страну, и тут уж жди конца света.

– Да это фигня, придумал кто-то специально страшилку, – уверяет Джим. – А вот объявленная кампания за трезвость – реально угроза. Вы знаете, что уже начали по всей стране вырубать столетние виноградники?

– Про виноградники не слышал, – говорит Летяга, – а вот про то, что милиция с облавами ходит и самогонные аппараты конфискует – это точно, у нашего соседа дядь Пети отобрали.

– Ой, да ну их всех, этих политиков и эту политику, – с досадой машет рукой Ленка. – Давайте выпьем за нас. Последние денёчки ведь все вместе собираемся. Скоро разлетимся по стране – и поминай как звали.

– Лен, не каркай, – ужасаюсь я. – Чего это мы все вместе не соберёмся?

– Верусик, – назидательно произносит наша красотка, – нужно уметь хоть иногда смотреть правде в глаза. А для этого снимать с глаз розовые очёчки. Реальность сурова и буднична.

– Давайте выпьем за то, чтобы душа наша всегда пела, – вдруг подаёт голос Лёвик. Он вечно вступает в беседу в какие-то неподходящие моменты. Будто существует где-то на своей отдельной планете, потом на несколько минут залетит в наш мир, – и обратно к себе, в другую реальность. – Ведь на самом деле поём мы вовсе не голосом. Голос – лишь инструмент, как гитара или скрипка. Поём мы душой.

– Хорошо, ребята, – дипломатично произносит Джим. – Выпьем первую за нас, а вторую – за песни нашей души.

Вот никак у меня Славон с Джимом не ассоциируется. Славон – он и в Африке Славон, одна сплошная рисовка, внешний антураж. Выбирая себе прозвище, он напряжённо метался между Джимом (под Моррисона косил) и Джимми (намёк на Хэндрикса). В результате «Дорз» перевесил. Хотя и на одного, и на другого он был похож, как попугай на слона. Что играл бездарно, что эпатажничал фальшиво. А всё потому, что не от души. Дань моде, самолюбование, выпендрёж перед Ленкой. Впрочем, наверное, я к нему необъективно отношусь. Нормальный он парень, не лучше, но и не хуже других.

– Песню сочинил. Вчера, – вдруг с бухты-барахты объявляет Лёвик. И сразу, без перехода, начинает исполнять под гитару:

В РВАНОЙ ГОЛОВЕ,

В РВАНОЙ ГОЛОВЕ

ЗВЕНИТ УЛЫБКА НЕБА.

ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ,

ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ?

Я В ЭТОЙ ЖИЗНИ НЕ БЫЛ.

НЕ БЫЛО МЕНЯ,

НЕ БЫЛО МЕНЯ,

А БЫЛО ЭХО.

БЫЛО ЭХО НЕБА.

И УЛЫБКА ЧЬЯ-ТО.

И РВАНЫЕ СЛОВА.

И ЧТО-ТО ЗВЕНИТ,

ГДЕ-ТО ЗВЕНИТ.

И ПОКАТИЛАСЬ ГОЛОВА…

– Странная какая-то песня, ни о чём, – пожимает плечами Ленка.

– А мне понравилась, – приободряю я Лёвика. Мне и в самом деле песня понравилась. Есть в ней что-то ускользающе-притягательное. А Лёвик своим исполнением одухотворяет её невыразимо-творческой магией.

– Надо бы разучить ансамблем, – предлагает Летяга.

– Да куда там учить – скоро экзамены – и аривидерчи, – возражает Джим.

– Нафиг, валить надо из этого долбанного Союза, – с твёрдым убеждением заявляет Ленка, – ловить здесь нечего, одно нищебродье и пьянь.

– Вообще никакого патриотизма в тебе нет, – искренне сокрушается Летяга. – Ты предатель родины, расстрельная статья.

– Было бы что предавать! – возмущается Елена Прекрасная. – У меня всего одна жизнь. И прожить её в этом отстойном убожище, в этой грязной и отсталой от прогресса стране я не собираюсь. Я целиком поддерживаю Остапа Бендера – белые штаны и солнце Рио-де-Жанейро. Нужно жить, а не выживать.

– Ну, не знаю, – не соглашаюсь я. – Моя бабушка всегда говорит: где родился, там и пригодился. Раз уж мы родились в этой стране, значит, для чего-то мы ей нужны.

– Какая-то отстойная философия, ретроградная. Вот и будешь всю жизнь мыкаться, как твоя бабушка. Что хорошего она видела? – пристаёт ко мне Ленка.

– Да ладно, девчонки, – мирит нас Джим, – в любой стране можно нормально пристроиться, были бы связи и голова с мозгами.