Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

В недавнее время благодаря так называемым наполеоновским идеям развилось учение о поголовном решении политических вопросов, о так называемом suffrage universel⁸³. He одни ловкие люди, но и люди наивные проповедывают это учение и готовы видеть в нем ключ к решению всех политических вопросов. Мы не будем указывать на грубые обманы, которые сопровождают совершение этого таинства на практике; мы укажем только на грубость того механического воззрения, которое полагается в основание этому учению. Народ - не стадо голов и не сумма голосов; он также не в одних только ныне живущих людях. В народе живет его прошедшее, в народе живет его будущее. Не в случайном настроении хотя бы миллионов людей, живущих на территории государства, не в сумме праздных «да» или «нет», как бы ни была она громадна, заключается судьба государственной области, а в той действительной силе, которая определяет и держит ее. Государство или народ уступает часть своей территории не потому, что его жителям заблагорассудилось принести такую жертву, а потому, что недостало силы удержать границы своей области. Крепка эта сила, и она держит всю свою область; ослабеет она, и это сейчас окажется разложением ее области, отторжением ее частей и нападениями соседей. В чем бы ни ослабела сила народа и крепость государства, это ослабление сейчас же обнаружится в колебании государственного состава. И наоборот, коль скоро подвергаются опасности границы государства, коль скоро возникает вопрос о той или другой части его территории, коль скоро в различных частях его возникает стремление к отложению, значит, произошло общее ослабление государственного организма, значит, есть какие-нибудь причины, угрожающие его здоровью или даже самой жизни, значит, есть в нем какое-нибудь зло, от которого нужно скорее освободиться, значит, есть в нем какие-нибудь недостатки, о которых нужно скорее позаботиться. Если народная жизнь течет нормально, если в государственном организме не случилось ничего вредоносного, то ни одна частица его государственной области не шевельнется, и никому не придет в голову поднимать вопрос о его границах.

Но, скажут иные ревностные патриоты, мы будем крепко стоять за русскую землю и в то же время можем допустить вопрос о возможности отделения польской земли. Однако что такое польская земля и что такое русская земля? Неужели государственная область определяется этнографическими признаками? Неужели судьба государственной области может колебаться и решаться вследствие этнографических или лингвистических исследований и споров? Неужели словарь и грамматика пойдут когда-нибудь распределять государственные территории? Государство не совпадает с племенем, и государственная область не есть только то пространство земли, которое заселено людьми одного языка. В области государства могут жить разнообразные народности, но сила государства равно простирается на каждую часть его территории. Все, что раз вошло в государственную область, становится такою же существенною частью ее, как и все остальное, и за каждую часть государственной территории равно ручается вся сила государства. Честь и достоинство государства, его сила и право одинаково связаны со всеми частями его территории, а не с теми только, которые заселены людьми того или другого племени. Когда возникает вопрос о государственной области, то имеется в виду не язык, не племя ее обитателей, а самое государство, та общая сила, которая равно простирается на все части своих владений. Нарушение границ оскорбляет честь всего государства, а не исключительно того или другого племени, живущего в его границах. Нет разницы, с востока или с запада, с юга или с севера, в польском краю, или в Крыму, или на Кавказе понесет оскорбление и ущерб государственная сила, равно отвечающая за все свои границы; в каждой части своей территории, какого бы она ни была свойства и объема, оскорбляется целое государство, нарушается вся его сила, и это оскорбление и это нарушение отзываются в целом его составе. Значит, оно слабо в своем центре, когда не обеспечивает равномерно своих границ, и это чувство внутренней слабости служит укором государству и подвергает сомнению самую крепость его существования.