Пилот ничего не сказал. Его ироническая усмешка не понравилась полковнику, и сейчас же подкралась мысль: «Не кулял ли этот проходимец машину специально?»
Он не успел основательно освоиться со своей подозрительной идеей, как затрещала рация.
— Докладывает Пок. Встретился с группой Ли. Стоим на довольно свежих следах монахов. Но нам их не догнать: выдохлись.
— Сколько их?
— Не более двадцати.
— Пок, а как они держат такой дикий темп? — в сердцах гаркнул, скорое для себя, Чан. — Они тоже вторые сутки на ногах.
— Не знаю. Они легче одеты. Мы выдохлись из-за жилетов. Они выбирают кратчайшие пути, мы плутаем по перевалам.
Чан не слушал хриплый тон уставшего лейтенанта. Тупо уставившись на карту, скорее по инерции, раздумывал. От времени и усталости как-то сгладилось острое ощущение значимости операции для него лично. И вообще, для чего? Привычка делать свою работу так, чтобы ее нутром понимали даже враги, руководила им, направляла. Да еще обретенное чувство той профессиональной гордости, которая всегда владела им и которая сделала его тем, кто он есть. Но сейчас следовало менять некоторые методы, искать другую тактику, другие подходы, приемлемые для контакта с противником, более проворным, оказавшимся сплоченным, по военному организованным. Невооруженным глазом видно — это не банда. Преимущество в военной силе исчезало в недосягаемости соперника. Так классически был предугадан путь беглеца — и на тебе. Вса получалось хорошо до тех минут, пока действовала абстракция неприкосновенности. Но Чан потерь не имел. Поэтому все подчиненные силы переправлял сейчас на аккордный эндшпиль всей операции. Единственное, что его терзало и едко жгло самолюбие, так это то, что самостоятельных действий, ведущих к перехвату инициативы, произвести не мог. Он все более становился не участвующим лицом. Для его деятельной, аналитической натуры подобное положение было болезненно. Не то, чтобы он был агрессивно настроен претив какой-либо оппозиции. Его должность требовала угодить вышестоящим инстанциям. Но и это не столь угнетало его. Больше принижало то, что он, государственный чиновник, наделенный немалой долей власти и возможности, получает предметный урок, как надо пользоваться тем, что имеешь на руках.
Это искусство. Это дерзость. Это вызов. Это…
Чан заскрипел зубами.
Это просто отчаянные парни, которые решили защищать свое, используя при этом все свое умение и что-то еще. Что это «еще» — хотел бы знать полковник.
Темно.
Надо решать. Немедленно. Но что? Перекрывать долину. Отсечь монахов. Вертолеты. Придется рисковать.
— Лейтенант, — успокоившись, заговорил в микрофон полковник, — дайте группе короткий отдых и следуйте за отшельником. Попробуйте отсечь их от агента.
— Есть! — снова, как и днем, сипло ответила трубка.
Но сам Чан мало верил в возможность выполнения. Его больше волновало сейчас, как монахам удается выполнять маневры вдали друг от друга. Нельзя все точно продумать и предугадать на несколько дней вперед. Такого не может быть. Он тронул радиста…
— Сержант, в горох достаточный разброс частот для передач?
— Нет, — живо ответил тот.
Чан пытливо посмотрел на радиста.
— Не случалось ли вам улавливать подозрителысые сигналы, шумы, разговоры?
Солдат старательно почесал шею.
— Вообще-то, иногда вклиниваются в диапазон отдельные слова. Слышны попискивания где-то через каждые полчаса.
Чан переменился в лице.
— Почему не доложили?
— Приказа не было. Засорять эфир могут и местные.
Полковник не выдержал.
— Оболтус. Какие местные? Запрещено, Да и есть ли у здешнего сброда передатчики? Из разговоров поняли чего-нибудь?
— Только некоторые слова.
— Какие? — торопил мешковатого сержанта полковник.
— Запад, солдаты, что-то еще военное. Похоже, на местных диалектах разговаривают.
— Доложили бы вовремя, к награде представил бы.
Сержант с обидой сморщился.
— Как часто попадали на нашу волну?
Радист нахмурился, напряженно вспоминая. Морщины то собирались кучками на лбу, то растигивались к щекам.
— В начале каждого часа можно ожидать разговора. Кто их знает, говорили бы внятно, доложил бы. А то, может, из Бирмы, может, из Индии. Вы так заняты: как я буду подходить со своими домыслами?..
— Ну-ка, покрути.
Сержант согнулся, его действия стали уверенными. Сквозь свист и трескотню, щелканье эфирной смеси довольно неплохо слышался усталый хрипловатый голос. Как не прислушивался Чан, кроме некоторых общих слов, понять ничего нельзя было. Посмотрел на часы. Одиннадцать.
— Значит, следующий сеанс в двенадцать? Радист утвердительно кивнул.
Смутные подозрения, созревавшие в последние часы, оправдывались. Hecoмненно, монахи имели рации. Поэтому они своевременно знали каждый маневр своих групп. Осведомители полковника даже приблизительно не могли заподозрить наличие передатчиков у отшельников.
Разговор по рации заканчивался. Следующий сеанс в двенадцать. Это время он проведет в перегруппировке имеющихся сил. Понимал: сегодня не его час, но показать мощь и влияние центра необходимо.
Следующее донесение приободрило Чана.