Воскрешение Лазаря

Мне вся эта история показалась логичной и связной, то есть я и отца Феогноста хорошо понимал, и Катю, что, кстати, тетке и сказал. Но она осталась недовольна, сразу с жаром принялась объяснять, что так оно было или не так, в любом случае Катя напрочь, чуть ли не преступно неправа. Дело в том, что как Феогност дал монашеский обет Богу и всю свою жизнь посвятил служению Ему, так Катя дала обет смирения и послушания самому Феогносту, а из ее рассказа ясно видно, что смирения в ней и на грош не было. Из ее слов прямо следует, что если бы не она – Катя – отец Феогност был бы не святым, а расстригой, или того хуже – самоубийцей. Что это, коли не бунт, не попытка поставить все с ног на голову? Как ты знаешь, Аня, я соглашатель и оппортунист. С теткой я ссориться не хотел, боялся, что она обидится и больше говорить о Кате не станет. В общем, я согласился, тем паче что отец Феогност уже до крайности меня заинтересовал, и я понимал, что лишь в предсмертных Катиных рассказах он есть, каким был.

Дня через два тетка неожиданно вернулась к разговору о Кате, но теперь, чтобы я и не думал ее защищать, сразу начала с выводов, то есть с обвинений. Эти два дня она, очевидно, готовилась, потому что свои претензии излагала теперь очень складно, я бы даже сказал, с философской глубиной. «Видишь ли, – приступила она, – получается, что вся та жизнь, которую Катя вела, вся ее тишина и незаметность, не более чем маскировка, чтобы однажды, когда его никто не ждет, нанести удар. Ты ведь знаешь, – объясняла мне тетка, – что для христианина жизнь на земле – испытательный срок, только преддверие настоящей жизни; для людей, подобных отцу Феогносту, это особенно верно. Здесь, на земле, он преданно служил Богу, а теперь после смерти наверняка взят Господом на Небо и уже там стал нашим защитником, нашим ходатаем». И вот Катя, говорила тетка, пытается все разрушить. В ее рассказах отец Феогност – человек, может быть, даже чаще других нуждающийся в помощи и поддержке, не поводырь, не учитель, а слабый, не очень умелый ученик. Первый удар, как ты помнишь, был связан с Натой. Узнав, что Коля и Ната стали жить вместе, он, по словам Кати, едва не снял с себя клобук, лишь ее, Катина, жертвенность, ее готовность служить ему, спасла тогда Феогноста от непростительного шага. Дальше на время все вроде бы вошло в колею, Феогност с отличием окончил Духовную академию и вернулся в Оптину пустынь. Прожил там полтора года и был назначен архимандритом Дивеевского монастыря, а уж из архимандритов двумя годами позже сделан нижегородским викарием. Он очень быстро шел в гору, и потому что был предан Богу, умен, образован, и потому что в те годы на церковь обрушились неслыханные испытания. Чекисты косили клир, как траву. Были месяцы, когда епископские вакансии Синод просто не успевал заполнить. В итоге отец Феогност получил под свое управление Нижегородскую епископию, не достигнув и тридцати лет.

По словам Кати, поначалу Феогност показал себя очень хорошим наместником. В Нижнем Новгороде в конце того века на пожертвования местных купцов был возведен огромный кафедральный Спасо-Преображенский собор. В нем Феогност не реже чем через день и во все праздники служил полную обедню, а после говорил проповеди, на которые собиралось полгорода. Он не просто объяснял пастве трудные места из Священного Писания, но и с редкой смелостью обличал власть за насилие, жестокость, за казни сотен и сотен ни в чем не повинных священнослужителей. Популярен он был необычайно, если бы не это, его наверняка давно арестовали. Феогност насчет своего будущего заблуждался мало, да и другие понимали, что он так восстановил против себя чекистов, что речь идет о месяцах, а то и днях. Еще за полгода до ареста в городе каждую неделю возникал слух, что все: Феогноста взяли. Но пока его лишь вызывали на профилактические беседы, слухами же чекисты обрабатывали, подготавливали почву. И правда, если первое известие едва не вызвало в городе волнение, то двадцатое встретили спокойно, чуть не с иронией. В городе даже спорили, когда Феогноста арестуют и сколько дадут.

То, что времени у него немного, Феогност помнил всегда. Сила в нем была. Ему не пришлось десятилетиями ждать возможности хоть что-то в церкви поменять, исправить, и он не растратил себя в бесконечной подковерной борьбе. Став в двадцать девять лет епископом, он, по словам Кати, пытался сделать многое из того, о чем думал еще в юности. Он словно забыл, что вокруг настоящее царство антихриста и надо думать не о преобразованиях, а как выжить. Любые реформы – это бездна споров, конфликтов, церковь поначалу они лишь ослабляют.