Воскрешение Лазаря

Тетке Катя говорила, что той ночью она забыла о собственных несчастьях, хотя и была смущена, слушая, как Феогност объясняет Богу, что то, что Господь на него взвалил, больше, чем человек может вынести, настолько больше, что как бы нарушаются природные законы, законы самого Бога, поэтому он, Феогност, и восстает на Него. Она слушала и думала, что уже второй год идет Гражданская война, а прежде четыре года была Мировая, миллионы людей погибли и продолжают гибнуть, чуть ли не все голодают, сколько детей остались сиротами, сколько женщин вдовами, сотни тысяч уехали, и бог весть, когда вернутся, а он восстает на Бога из-за какой-то Наты.

Не молится кротко, не кается в грехах, он, человек, который обещался всей своей жизнью служить Богу, бунтует так, что она, Катя, и не представляла, что подобное возможно.

И все равно ей было его нестерпимо жалко. Слушать это горе, эти стенания и упреки и не пожалеть отца Феогноста было немыслимо. И вот она лежала в метре от него, прямо за стенкой и тихонько в подушку плакала. И всех жалела: и тех, кто погиб, и тех, кто их любил, а теперь остался в жизни один, голодный, холодный, и конечно, Феогноста. Ей хотелось, она была бы рада позвать его к себе; не сейчас, позже, когда он кончит молиться, прижать, согреть. Ни о чем плохом она не думала, просто согреть, положить его голову себе на грудь. Ей было его жалко, словно маленького ребенка, и оттого сама себе она казалась большой, взрослой, обязанной его спрятать, укрыть, словом, хоть как-то защитить от этого мира. И все же понимала она его плохо. Лишь следующим утром, когда она ждала возвращения Феогноста из храма, чтобы вместе пить чай, что-то стало для нее проясняться. Суть была в том, что он и вправду чистой воды ребенок, даже не ребенок – младенец.

Катя знала жизнь плохо, он же и так ее не знал. Он должен был быть духовным отцом, пастырем, но сам к жизни, обычной жизни был напрочь не готов. До последнего полугода у них четверых все было замечательно, счастливо и добро. Вокруг одна половина страны резала другую, раньше долго готовилась убивать, долго ненавидела, убеждала себя, что твой же собственный сосед – чужой, враждебный тебе человек, который пьет твою кровь. В общем, ничего, кроме смерти, он недостоин, прикончить его – благое дело. Так жило большинство народа, а они четверо в своих имениях под Тамбовом ни о чем не ведали, в сущности, умели лишь друг друга любить. Их несчастье состояло в том, что они жили совсем иной жизнью, и в итоге не справились с первой же бедой.

Двое из них предали двух других, вернее даже не предали, просто испугались. Сдуру решили, что без объяснений, без ссор и обид каждый в себе это переживет и через год-полтора успокоится, поймет, что то, что произошло, – вполне естественно: Ната и Коля полюбили друг друга и стали жить вместе. А что они раньше оба собирались в монастырь, – остатки детства, ни из Наты не вышло бы хорошей монахини, ни из Коли монаха. Больше ничего и не было, а Федор вторжения настоящей жизни не выдержал, сломался. Измена настолько его потрясла, что он как бы не умел ее простить. Получалось, что Ната отняла у него любовь к людям, готовность, желание им служить. Теперь без любви ему нечего было им дать. Именно в том, что Бог это допустил, он и упрекал Его. Обвинения были страшные, и Катя, разобравшись в сути, лишь еще больше испугалась. Она вдруг поняла, что плохое в жизни Федора только начинается, он не успокоится и не примирится, наоборот, будет разгораться, разгораться, пока однажды не обнаружит, что он полный банкрот – вокруг ни друзей, ни близких людей, вообще никого. То есть для него нет выхода нигде, ни в одной стороне.

Наконец он кончил свою молитву, иногда она звучала будто речь на митинге, и затих, наверное, заснул. Она давно ждала, когда они с Богом друг друга отпустят, понимала, что Феогносту надо хоть ненадолго забыться, отдохнуть. Он спал, а она лежала рядом за стенкой, было тепло, уютно, не то что в Москве: чистое белье, стены, оклеенные розовыми в цветочек обоями, на полу ковер. Священник, которому принадлежал дом, явно был человеком аккуратным и не бедным, вдобавок жил с собой в гармонии. И вот здесь поселился Феогност. Как и его предшественник, он пытается хорошо, по-доброму окормлять паству, старается изо всех сил, и у него, по-видимому, получается, прихожане им довольны. Но если прежний настоятель храма укреплял свою паству в вере, а она, в свою очередь, разными способами укрепляла его, то с Феогностом не так, силы его быстро убывают. И вот она лежала и говорила себе, что их обоих бросили, но она смирилась, а он не может, у Федора ощущение, что его все предали или в любой момент предадут, раз предала Ната, самый близкий и любимый им человек.