Воскрешение Лазаря

Конечно, сестре можно было сказать, что раз кладбище за пределами зоны, значит, отец больше не заключенный. То есть отговорка у нее была, вдобавок и школьный приятель поддержал, заметил, что там ведь летом болото, а зимой лед и сумасшедшие ветры, от колышков с табличками, которые они просто втыкали в землю, за двадцать лет наверняка ничего не осталось. Сколько ни ищи, никого не найдешь. Довод был разумен, Кротов замолчал, не стал возражать, и они заговорили о другом, о Старой Ладоге, о его нынешней работе. Целый час он с увлечением рассказывал о Доме культуры, о хоре, которым руководил. Но и Ладога оказалась передышкой; Иринин приятель ушел – вот-вот должно было закрыться метро, а денег на такси у него не было. Сестра, жившая рядом, тоже собиралась. Впрочем, сестра ей была не помощница. Получалось, что Ирина против Кротова скоро опять будет одна.

Сначала, оставшись вдвоем, они продолжали говорить о его работе, дальше – об ее, и Ирина немного успокоилась. Только позже сообразила, что спешить ему было некуда. Не то чтобы Кротов с ней играл, но и форсировать ничего не хотел. Лишь поутру, она и не заметила, он снова заговорил о лагере, сказал, что Ирина должна, вернее, не должна, а обязана поехать в Инангу, разыскать могилу отца и перевезти его прах в Россию. В сущности, она давно знала, что он к этому вернется и что Кротов сильнее – как он скажет, так и будет, поэтому лишь вяло повторила слова приятеля насчет ветра и выломанных колышков, да от себя добавила, что, ища отца, они потревожат прах многих людей, по-другому не выйдет, а ведь все имеют право на покой. Но от последнего Кротов отмахнулся, сказал, что Серегин похоронен прямо у корней огромной старой ели, рядом других больших деревьев нет, и неважно, есть колышек или его повалило – в любом случае могилу Ирининого отца они найдут без труда.

«Я уже говорила, – рассказывала Ирина, – что он был сильнее, и пусть это предприятие казалось мне безумием, понимала, что поеду в Инангу, буду с ним на пару раскапывать одну могилу за другой, пока он однажды не скажет, что именно это мой отец. Как мы за две тысячи километров повезем его прах в Москву, я даже спрашивать не хотела – боялась. В общем, родилась я бабой, бабой и умру. Ведь дело не в том, что я сразу поддалась человеку, которого видела первый раз в жизни, бросилась, виляя хвостом, исполнять команду, интересно, и что я при этом думала. Прежде я не могла взять в толк, зачем ему нужно, чтобы мы ехали в Инангу, а тут вдруг решила, что, едва мы окажемся в поезде, он мне объявит, что отец, когда умирал, сказал, что если ему, Кротову, повезет и он выйдет на свободу, пускай разыщет его дочь и на ней женится. Такова его последняя воля.

Что я отвечу, если отец и вправду говорил, что он хочет, чтобы его внуки были кротовскими детьми. Кротов – самый преданный, самый верный ученик, и вот он будет рад, если их духовная связь была дополнена связью кровной. Ничего близкого отцу никогда бы и в голову не пришло; слова эти, конечно, были ему знакомы, но выстраивать их подобным образом он бы не стал ни при каких обстоятельствах.

А я продолжала и продолжала придумывать, что именно он Кротову сказал, и снова про завещание и что, в свою очередь, я, когда Кротов мне его сообщит, отвечу. Не исполнить последней воли отца я не могла, – говорила Ирина, – но и представить, что лягу с Кротовым в постель, тоже не могла. Даже не знаю, почему: внешне, пожалуй, он был вполне симпатичный.

В Инангу, – рассказывала Ирина, – мы поехали ровно через два месяца. Кротов оказался весьма деловым человеком, я его недооценивала. Во-первых, он разыскал в Инте адрес лагерного охранника и, заранее списавшись, нанял его нас сопровождать. Оплата – частично деньгами, частично водкой: в день одна бутылка. Тот же охранник взялся найти железнодорожника с ручной дрезиной, на ней можно было доехать до лагеря и вернуться обратно: других дорог там не было. В общем, в Кротове был не только напор – что можно было сделать, не выезжая из Старой Ладоги, он сделал. Билеты на поезд брала я, – продолжала Ирина, – соответственно, число помню точно – пятое августа. Деньги у меня тогда были, и я взяла места в купе, чем Кротов остался недоволен, заявил, что плацкарты было бы достаточно, купе – никому не нужная роскошь. Наверное, и вправду ненужная, если учесть, куда и зачем мы ехали. Сейчас я думаю, что, раз взяла дорогие билеты, выходит, ждала, что предложат руку и сердце, а в купе, согласитесь, антураж более подходящий. Но с женитьбой, слава Богу, обошлось; ехали мы почти двое суток, времени и возможностей у него было достаточно – треть пути были в купе вдвоем, без соседей, но он на брачную тему и не заговаривал. Я успокоилась, поняла, что дура – и это надолго.