Воскрешение Лазаря

Дня через два неожиданно тетка снова вернулась к разговору о Кате, но теперь, чтобы я и не думал ее защищать, сразу начала с выводов, то есть с обвинений. Эти два дня она, очевидно, специально готовилась, потому что свои претензии излагала сейчас очень складно, я бы даже сказал, с философской глубиной. "Видишь ли, - приступила она, - получается, что вся та жизнь, которую Катя вела, вся ее тишина и незаметность не более чем маскировка, чтобы однажды нанести удар, нанести, когда его никто не ждет. Ты ведь знаешь, объясняла мне тетка, - что для христианина жизнь на земле - это испытательный срок, лишь начало; для людей, подобных отцу Феогносту, это вдвойне верно. Здесь, на земле, он преданно служил Богу, а теперь после смерти наверняка взят Господом на Небо и уже там стал нашим защитником, нашим ходатаем". И вот Катя, говорила тетка, пытается все разрушить. В ее рассказах отец Феогност человек, может быть, даже чаще других нуждающийся в помощи и поддержке, не поводырь и учитель, а слабый, не очень умелый ученик. Первый удар, как ты помнишь, был связан с Натой. Узнав, что Коля и Ната стали жить вместе, он, по словам Кати, едва не снял с себя клобук, лишь ее, Катина, жертвенность, ее готовность служить ему спасла тогда Феогноста от непростительного шага. Дальше на время все вроде бы вошло в колею, Феогност с отличием досрочно окончил Духовную академию и вернулся в Оптину пустынь. Прожил там год, отсидел на Соловках, был назначен архимандритом Дивеевского монастыря, а уж из архимандритов двумя годами позже сделан нижегородским викарием. Он очень быстро шел в гору и потому, что был предан Богу, умен, образован, и потому, что в те годы на церковь обрушились неслыханные репрессии. Чекисты косили клир, как траву. Были месяцы, когда, например, епископские вакансии Синод просто не успевал заполнить. В итоге отец Феогност получил в управление Нижегородскую епископию не достигнув и тридцати лет.

По словам Кати, поначалу Феогност показал себя очень хорошим наместником. В Нижнем Новгороде в конце того века на пожертвования местных купцов был возведен огромный кафедральный храм Иоанна Богослова. В нем Феогност не реже чем через день и во все праздники служил полную обедню, а после говорил проповеди, на которые собиралось полгорода. Он не просто объяснял пастве трудные места из Священного Писания, но и с редкой смелостью обличал власть за насилие, жестокость, за казни сотен и сотен ни в чем не повинных священнослужителей. Популярен он был необычайно, если бы не это, его наверняка давно бы опять арестовали. Феогност насчет своего будущего заблуждался мало, да и другие понимали, что он так восстановил против себя чекистов, что речь идет максимум о месяцах. Еще за полгода до ареста в городе каждую неделю возникал слух, что все, Феогноста взяли. Но пока его лишь вызывали на профилактические беседы, слухи же были чекистской подготовкой. И правда, если первое известие едва не вызвало в городе волнение, то двадцатое встретили спокойно, чуть ли не с иронией. В городе даже спорили, когда Феогноста арестуют и сколько дадут.

То, что времени у него немного, Феогност помнил всегда и хотел сделать для паствы как можно больше. Сила в нем была. Ему не пришлось растрачивать себя в бесконечной подковерной борьбе, десятилетиями ждать возможности хоть что-то в церкви поменять, исправить. Став в 29 лет епископом, он, по словам Кати, пытался на деле проверить те новации в церковной жизни, о которых думал еще в юности. Он словно забыл, что вокруг настоящее царство антихриста и надо думать не о преобразованиях, а как выжить. Любые реформы - это бездна споров, конфликтов, церковь поначалу они лишь ослабляют.