Воскрешение Лазаря

Катя знала жизнь плохо, он же и так ее не знал. Он должен был быть духовным отцом, пастырем, но сам к жизни, обычной жизни был напрочь не готов. До последнего полугода у них четверых все было замечательно счастливо и добро. Вокруг одна половина страны резала другую, раньше долго готовилась убивать, долго ненавидела, убеждала себя, что твой же собственный сосед - чужой, ненавидящий тебя человек, который пьет твою кровь. В общем, ничего, кроме смерти, он недостоин, прикончить его - благое дело. Так жило большинство народа, а они четверо в своих имениях под Тамбовом и позже, куда бы их ни занесло, ни о чем не ведали, в сущности, умели лишь друг друга любить. Их несчастье состояло в том, что они жили совсем иной жизнью, в итоге не справились с первой же бедой.

Двое из них предали двух других, вернее даже не предали, просто испугались и о своем браке никого не известили. Решили, что без объяснений, без ссор и обид каждый в себе это переживет и через год-полтора успокоится, поймет, что то, что произошло, - вполне естественно: Ната и Коля полюбили друг друга и стали жить вместе. А что они раньше оба собирались в монастырь, - остатки детства, ни из Наты не вышло бы хорошей монахини, ни из Коли монаха. Больше ничего не было, а Федор вторжения настоящей жизни не выдержал и сломался. Измена настолько его потрясла, что он как бы не умел простить ее всему человеческому роду. Получалось, что Ната отняла у него любовь к людям, готовность, желание им служить. Теперь без любви ему нечего было им дать. Именно в том, что Бог это попустил, он и упрекал Его. Обвинения были страшные, и Катя, разобравшись в сути, лишь еще больше испугалась, она вдруг поняла, что плохое в жизни Федора только начинается, он не успокоится и не примирится, наоборот, будет разгораться, разгораться, пока однажды не обнаружит, что он полный банкрот, вокруг ни друзей, ни близких людей, вообще никого. То есть для него нет выхода нигде, ни в одной стороне.

Наконец он кончил свою молитву, иногда она звучала будто речь на митинге, и затих, наверное, заснул. Она давно ждала, когда они с Богом друг друга отпустят, понимала, что Феогносту надо хоть ненадолго забыться, отдохнуть. Он спал, а она лежала рядом за стенкой, было тепло, уютно, не то что в Москве: чистое белье, стены, оклеенные розовыми в цветочек обоями, на полу ковер. Священник, которому принадлежал дом, явно был человеком аккуратным и небедным, вдобавок жил с собой в гармонии. И вот здесь поселился Феогност. Как и его предшественник, он пытается хорошо, по-доброму окормлять паству, старается изо всех сил, и у него, по-видимому, получается, прихожане им довольны. Но если прежний настоятель храма укреплял свою паству в вере, а она, в свою очередь, разными способами укрепляла его, то с Феогностом не так, силы его быстро убывают. И вот она лежала и говорила себе, что их обоих бросили, но она смирилась, а он не может, у Федора ощущение, что его все предали или в любой момент предадут, раз предала Ната, самый близкий и любимый им человек.

Вернуть Феогносту Нату Катя, конечно, не могла, но она видела, что должна этот расклад изменить, иначе, если с Феогностом будет плохо, она себя никогда не простит. Она думала, что, наверное, ей вместо Наты придется с Феогностом остаться, дать ему что-то вроде обета верности. Конечно, она не Ната, но пусть он хотя бы знает, что бросили его не все, наоборот, есть человек, который верен ему даже больше прежнего. Может быть, если она будет рядом, он поймет, что Ната предала не его, а Бога, ушла, потому что испугалась монашеской жизни, и он, Феогност, здесь ни при чем. Он как бы просто попал под колесо.

Ведь у нас, думала дальше Катя, произошла обычная рокировка, по-честному никто никого не предавал: сошлись двое, кто не мог жить анахоретом, и другие двое, которые могли, тоже сошлись. А что мы раньше делились по-другому, так и жизнь была другая. Если Феогност с ней согласится, перестанет считать, что наступил конец света, мы, будто ничего не произошло, время от времени даже снова начнем с Натой и Колей встречаться. Будет обычная жизнь. Она долго это себе объясняла, а потом заснула.

Когда Катя встала, было еще темно, но Феогност давно ушел в храм и сейчас служил заутреню. Она зажгла лампу и, снова забравшись под одеяло, осмотрела комнату: красивые тканые дорожки, идущие от ковра и к двери, и к письменному столу у окна, и к шкафу с зеркалом, и к ее кровати, мебель в полотняных чехлах и, кажется, новая. В общем, все было хорошо, прочно, и от этого она почему-то уверилась, что ей удастся отцу Феогносту помочь, а что будет с ней самой, не очень и важно. Чего держаться за детские мечтания?