Воскрешение Лазаря

Пожалуй, Аня, я Ирину понимаю. Теперь, когда о Христе нет и речи - или она, или следователь - ей кажется, что с прежними страхами отца можно не считаться. Если сравнить со следователем, они чистой воды каприз. Несмотря на историю с Ириной, Кротов был и есть на подъеме; прямо жуть берет, какой груз на нем висел из-за серегинских работ - "Святой Троицы" и особенно из-за "Между смертью и жизнью", где он был уверен, что погубил единственный экземпляр. Ведет он себя, будто накануне ему отпустили смертный грех.

Я за него очень рад. Человек он, безусловно, честный и хороший. Надю, вдову Моршанского, мы известили о рукописи в тот же день. Кротов из Рузы позвонил ей по телефону в Ленинград и подробнейшим образом рассказал про нашу находку. Оказалось, что утром она, разбирая вещи, нашла маленький медный крестик, свой крестильный, а под ванной - потерянное десять лет назад обручальное кольцо. Подметала - вдруг оно оттуда выкатывается. И вот не успела надеть - кротовский звонок. Сказала, что через три дня привезет портативный ксерокс и снимет копии, чтобы было и у нее, и у нас. Не сомневаюсь, что желающих напечатать "Пятьдесят восьмую статью" будет достаточно. Такие главные новости.

Да, еще одно. Изложение серегинских рукописей сделано Моршанским сухо, но безусловно профессионально. Всего там пять работ, и суть того, как понимал Новый Завет и самого Христа Серегин, представить по ним нетрудно. В каждую из аннотаций Моршанского кем-то вклеены две-три страницы фотографий из соответствующей рукописи Серегина. По словам Ирины, рука несомненно его. Писал Серегин своеобразно: с ятями, ижицами, вдобавок, подражая семинаристам, он многие знаки и начертание букв позаимствовал из старославянского.

Возможно, для Серегина здесь был некий шик, свидетельство, что и он, барин, умеет то, чему учили лишь потомственных поповичей, но я, Анечка, читая сфотографированные страницы, часто застревал, беспричинно раздражался.

Впрочем, зря пишу о ерунде. В этом и следующем письме я тебе пошлю изложение основных серегинских идей, выжимку уже из Моршанского. Его конспекты я сократил раза в три. Учти вот что. Я уверен, что после публикации "Пятьдесят восьмой статьи" на свет скоро выплывут и подлинники серегинских трактатов; если кто-нибудь из тех, с кем ты знаешься, ими заинтересуется, захочет перевести, издать, проблем не будет. Согласие Ирины есть, я ее спрашивал.

Первая работа называется "Две ипостаси". Объем примерно сто рукописных страниц, а суть - в трех тесно связанных между собой идеях. Начинает Серегин с того, что Господь всегда открывается человеку так, чтобы по возможности ничего в нем не разрушить. После грехопадения, пишет Серегин, добро и зло соединено в человеке почти столь же прочно и неразрывно, как в яблоке с райского дерева способность познания того и другого. Лишь праведник из праведников, святой из святых - Моисей - мог на горе Хорив разговаривать с Богом один на один. В прочих евреях, хоть и были они избранным народом Божьим, накопилось слишком много зла, слишком много греха - приблизься они к Господу, зло бы сгорело, а вместе с ним погибли и сами евреи.

Бог, говоря с человеком, каждый раз оставаляет ему возможность, даже право Его не услышать, то есть и здесь свобода воли остается за человеком целиком и полностью. И все равно, пишет Серегин, откровения Господни сопровождались потоками крови (побоища между различными направлениями христианства в первые века после Рождества Христова, позже религиозные войны), для Господа огромная трагедия, что чистое добро, которое от Него идет, человек с легкостью обращает в ненависть и смертоубийство. Кстати, Анечка, я и дальше в "Двух ипостасях" находил немало почти буквальных перекличек с Колиными письмами. Помнишь, что он писал о несвободе Господа, о Его зажатости нами, нашим злом? Правда, стиль Серегина спокойнее и академичнее.

Следующая мысль или, если хочешь, второй серегинский постулат. Соглашаясь с изначальной, двойной Богочеловеческой природой Христа (тут он всецело в рамках канона), Серегин пишет, что эти отношения между двумя сущностями Христа, начавшиеся в день зачатия сына Божия, не были чем-то неизменным, навечно данным. Самоумаление Господа отнюдь не исчерпывается тем, что Христос был зачат, выношен и рожден земной женщиной. Вся его жизнь на земле - жизнь гонимого, преследуемого человека. Человека, вынужденного то и дело бежать, прятаться, скрываться. Человека, очень часто в Себе и в собственных силах не уверенного. Чудеса, которые Христос творит и которые по Его слову творят Его ученики, здесь мало что меняют. Творил чудеса и Моисей, но ведь он не был Сыном Божьим, пишет Серегин.