Воскрешение Лазаря

За неделю до отъезда Феогноста и Коли, 12 июля в шесть часов вечера по энкавэдэшным округам ушло два сверхсекретных приказа. Адресатом одного был начальник областного управления НКВД, другого - чекист, персонально отвечающий за антисоветскую деятельность (ниже для краткости - "человек Спирина"). На первый взгляд приказы были очень похожи, но об их смысле этого не скажешь. Начальники управлений НКВД ставились в известность, что, по надежным агентурным источникам, "человек Спирина" вместе с преданными ему людьми, перейдя на сторону врага, будет добиваться перерастания антиправительственных выступлений в вашем городе в вооруженное восстание с целью свержения в нем, а потом и во всей стране советской власти. В связи с вышесказанным "подчиненному вам личному составу в дополнение к табельному оружию надлежит выдать винтовки с полным боекомплектом, укрепить здание управления НКВД и обкома партии: в проемах окон установить станковые пулеметы, у ворот и подъездов - легкие пушки. Кроме того, вам предлагается принять необходимые меры для скорейшего задержания заговорщиков и их ареста живыми или мертвыми". Последнее слово было здесь, конечно, главным.

Аналогичный приказ получили и "люди Спирина". Им было сообщено, что, по агентурным данным, начальник управления НКВД вместе с первым секретарем обкома намереваются, вопреки строжайшему запрету, силой подавить проводимые в их городе по решению секретариата ЦК партии антиправительственные митинги и демонстрации, а впоследствии также силой захватить и власть в стране. Дабы подавить мятеж, "человеку Спирина" предлагалось вооружить своих людей из кадровых чекистов, секретных агентов плюс сочувствующих из народа винтовками, пулеметами, пушками и начать немедленный штурм штабов заговорщиков.

Новые приказы должны были расколоть "органы", а ведь известно: разделенное царство не устоит, и помочь получить первую кровь. Что же до положения на местах, отобрав для антиправительственной деятельности наиболее энергичных и инициативных сотрудников, Спирин верил, что перевес везде окажется на их стороне. Он не ошибся.

Приказы были отправлены, но четверг, как и предыдущие дни, прошел совершенно спокойно. Чекисты словно пробовали их "на зуб", взвешивали, привыкали к новому раскладу. Но вот они подготовились, и в пятницу утром к Спирину стали поступать сообщения, что то тут, то там постреливают. По большей части выстрелы были одиночные, но лиха беда начало. Ночью с пятницы на субботу стреляли уже в разных концах страны, правда, неуверенно, несмело. Огонек явно теплился, не гас, и надежда, что он не потухнет, наоборот, займется по-настоящему, была.

К вечеру в ту же субботу чуть не половина областей страны телефонировала, что и у них стреляют, но сказать, всерьез ли, чтобы убить, или только пугают, Спирин не мог. Ему везло, был конец недели, и кремлевские начальники, утомленные жарой, успокоенные тишиной и благолепием последних дней, разъехались по дачам. Спирин не сомневался, что пока еще сильным окриком из Кремля пламя можно загасить, однако окрика не было, кричать было некому.

Он чувствовал, что ближайшая ночь будет решающей. Сейчас на местах хоть и постреливают, но твердо идти ва-банк или дать задний ход - до сих пор не знают. Ждут, не станет ли Москва тормозить. Но коли не станет и они разойдутся, потом тормози - не тормози... В самом деле, к середине дня в воскресенье почти везде стреляли уже, чтобы убить. Спирину поверили, и с этого часа каждый, кому он отдавал приказ, стремился выполнить его первым. Теперь, если бы Кремль и попытался осадить, не услышали бы. Настоящей властью, той, которая единственная ведает жизнью и смертью, окончательно признали его, Спирина. Да и трудно было останавливать.

Битых две недели лучшие ораторы из чекистов убеждали народ, что советская власть при последнем издыхании, большевикам - капут, и вот они, знающие изнутри, как все обстоит, знающие, что корабль тонет, бегут; похоже, надо бежать и остальным, бежать, бежать не оглядываясь. Долго народ проходил мимо, даже шага не замедлял, и не потому, что было неинтересно, а потому, что страшно. Позже самые смелые начали останавливаться, любопытствовать, но чтобы присоединиться - об этом и речи быть не могло. Теперь же, когда Спирин совсем отчаялся, что-то отчетливо переменилось.

Одни чекисты вяло, словно надеясь, что их боевые товарищи еще одумаются, обстреливали окна родного управления НКВД, другие из тех же окон редко и больше поверх голов огрызались. Но постепенно появились раненые, потом убитые, и ожесточение стало нарастать. Народа были уже толпы и, по сообщениям с мест, он явно сочувствовал тем, кто вел осаду: помогал подносить ящики с пулеметными лентами, таскал пушечные снаряды. Слышались реплики: "Так им, гадам, и надо! Палачи, убийцы! Сколько народной крови выпили. Хватит!". Правда, прямого участия не было, но Спирин понимал, что и до него недалеко.