Восемь мечей

Его кровь потихоньку закипала. Он проскользнул в тень буковой аллеи и прошел ее в сравнительной безопасности, несмотря на то что Спинелли находился в каких-то двадцати ярдах от него. Шаги Спинелли по гравийной дорожке производили столько шума, что он не заметил бы, если бы Хью наступил на сухую ветку или шагнул бы в шуршащую листву. Противник Хью мурлыкал себе под нос, шурша гравием и попинывая его. Однажды он выругался, принял какую-то драматическую позу и взмахнул сигаретой так, будто стоял лицом к лицу с противником. После он вновь замурлыкал, продвигаясь дальше по дорожке. Спустя какое-то время он во весь голос произнес: «А, к чертовой бабушке это все!» – и громко засвистел. Он еще не раз останавливался и расправлял свои узкие плечи, принимая геройскую позу.

Хью пришлось скрываться еще усерднее, когда они подошли к распахнутым воротам. Без колебаний Спинелли сбежал вниз по холму по направлению к деревне. Кругом не было ни машин, ни пешеходов; в лунном свете асфальтовая дорога с ее живой изгородью выглядела пустынной, и Спинелли, нелепый в своей вычурной шляпе, не раз огляделся, ступая на нее. Дойдя до дома Моргана, Хью покрылся испариной от одной мысли, что кто-нибудь выглянет из-за калитки и окликнет его, пока он крадется в тени сквозь живую изгородь. Однако он миновал ее без помех, прошел мимо церкви, призраком нависающей над дорогой, и направился к скоплению неярких огней, знаменующих начало деревни. Тут-то и возникла опасность быть замеченным, хотя кругом и не было уличных фонарей. Единственным более-менее освещенным местом был трактир, стоявший в стороне от дороги, – впрочем, горели там только масляные лампы. Приземистое каменное строение со следами побелки и соломенной крышей, два крыла которого образовывали двор, пахнувший соломой и навозом. Все окна были открыты настежь, и сквозь клубы густого дыма виднелись тени и очертания сидящих внутри.

Хью сошел с дороги за тридцать ярдов до трактира. Изнутри доносился веселый гогот; народ развлекался под звуки видавшего виды пианино и задыхающегося аккордеона, под гром аплодисментов кто-то горланил шутливую песенку. Хью вспомнил, что сегодня субботний вечер. В любом случае было бы глупостью шагать туда по жирной грязи; у него глаза лезли на лоб от желания курить, и он страстно мечтал о запотевшем бокале холодного пива. В кромешной тьме он обогнул «Быка» и наткнулся на машину, припаркованную с торца с выключенными фарами. Боль от ушиба привела его в чувство. Возможно, это и есть машина Спинелли. Одному Господу Богу известно, что собирался делать этот человек, но вытащить свечи зажигания было хорошей идеей – на тот случай, если тот соберется уехать.

Тем временем Спинелли стоял перед трактиром и, задумчиво сгорбившись, курил. Кажется, он принял какое-то решение. Красный огонек его сигареты уплыл во тьму, Спинелли поднялся по ступенькам, ведущим во двор. Хью подобрался к машине, отодвинул зажимы, закрывающие капот, и осторожно приподнял крышку, стараясь не вызвать скрипа, как вдруг он услышал позади себя шаги, чавкающие по грязи в его направлении. Неприятный (и неожиданный) спазм скрутил живот, как только он поднял взгляд. Спинелли изменил свое решение и направился прямиком к машине.

Хью опустил капот, который издал ужасающий скрежет. Он скрылся за кленом и стал ждать, чувствуя, как сильно колотится сердце. Не может быть, чтобы его заметили. Затем он услышал, как Спинелли в темноте завозился с машиной менее чем в дюжине шагов от него; открылась дверь, послышался щелчок, фары зажглись, погасли и вновь зажглись, пока единственным источником света не осталась приборная панель. Хорошо различимый в этом пятнышке света, Спинелли поднял голову и огляделся по сторонам. Хью отчетливо видел его лицо…

Впервые за этот вечер его объял ужас. Нижняя губа Спинелли дрожала, на лбу выступил пот. Одна его капля сорвалась вниз и покатилась по щеке и бакенбардам, как только он повернул голову. Спинелли издал натужный тихий смешок. Он потянулся в боковой карман переднего сиденья, пошарил там и вытащил ремень и наплечную кобуру, из которой торчала рукоять тяжелого автоматического пистолета.

Хью едва ли не вслух прошептал: «Боже, это не шутки…» И его сердце еще сильнее заколотилось от страха, что его могли услышать. Склонясь над приборной панелью, Спинелли вытащил пистолет и осмотрел его. Он вывалил обойму себе в ладонь, повертел ее и вернул на место.

Наконец дрожащим пальцем он снял пистолет с предохранителя и сунул оружие в кобуру. Вновь оглядевшись по сторонам, он скинул пиджак и стал прилаживать кобуру к левой подмышке. Промокшая от пота рубашка в бело-голубую полоску прилипла к его телу. Даже с такого расстояния Хью слышал его шумное дыхание.

Слабый ветерок зашелестел листвой деревьев. Из «Быка» доносились веселый гул, аплодисменты и стук пивных кружек. Аккордеон предварительно мяукнул пару раз, будто прочищая горло, и зарядил аккомпанемент. Гул стих, пронзительный тенор затянул в тишине: