Восемь мечей

Вот так через пару мгновений он уже шел рядом с грациозной, ясноглазой, в общем и целом премилой конфеткой в теннисном платье; шел довольно торопливо, поскольку опасался услышать доносящийся с крыльца строгий окрик отца, призывающий вернуться к исполнению своих обязанностей. Последняя брошенная ею фраза: «Уверена, он был бы не прочь чего-нибудь вы…» – сблизила их еще больше, если, конечно, такое было возможно, пробудив в его сердце сильнейшую невыразимую головокружительную симпатию. Элизабет Баррет Браунинг могла бы написать о чем-то подобном в своем сонете. Дело было не только в женской интуиции, но и в том, что один взгляд на эту девушку вызывал в нем желание потянуться за коктейлем; некоторые девушки обладают таким свойством. И подобным очарованием, должно быть, обладали все великие красавицы прошлого. Иначе не было бы великой любви. Если бы во время знаменитой встречи Данте с Беатриче на том мосту, как он там назывался, Беатриче прошептала с улыбкой: «Знаете, нам не помешал бы глоток кьянти», – бедолага точно попытался бы узнать ее адрес и телефон, вместо того чтобы вернуться домой и стенать об этом в стихах.

Здесь, в сумеречной роще, эта теория казалась ему все более правдоподобной; и как только он взглянул в ее карие глаза, изучающие его через плечо, на него снизошло вдохновение.

У Донована вдруг вырвалось:

Жил поэт по имени Данте,
И порой за стаканчиком кьянти
О любви он писал и девичьих глазах, но,
Поймав своей набожной тетушки взгляд,
Принимался строчить про ад.

Затем он, сам себе удивляясь, выдал:

– Ха! – и сложил руки так, словно ждал, что Небеса ниспошлют ему еще парочку шедевров.

– Вот это да! – заключила Патрисия; глаза ее широко раскрылись. – Вот так приветственное слово от епископского сына! Ваш отец много мне о вас рассказывал. И говорил, вы славный молодой человек.

– Гнусная ложь! – сказал он, уязвленный до глубины души. – Послушайте. Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что…

– О, никакого впечатления у меня еще не сложилось, – спокойно ответила она. – Хм. И как вам это в голову пришло? Я имею в виду лимерик.

– Ну, по правде говоря, это все вы. Что-то вроде озарения, такое случается, когда, например, на Тинтернское аббатство смотришь или что-то вроде того. Вбегаешь потом домой, будишь жену и скорей записывать.

Она внимательно посмотрела на него:

– Ах вы, злодей! Хотите сказать, при взгляде на меня вам в голову пришел этот лимерик? Как некрасиво!

– Почему?

– Хм, что ж, – она задумчиво приподняла бровь, – может, мы с вами о разных лимериках говорим… А зачем вам будить жену?

– Какую еще жену? – спросил Донован, теряя нить разговора.

Задумавшись, она сжала свои розовые губки. И вновь поглядела на него через плечо, на этот раз с таким видом, будто ее подозрения подтвердились.

– Вы ведь женаты? – спросила она. – Могла бы догадаться. Сейчас тут и там у всех тайные браки. Готова поспорить, ваш отец не в курсе, так ведь? Ваша жена, наверное, из тех современных американских девиц, которые многое позволяют мужчинам…

По опыту, полученному на обоих берегах Атлантики, Донован знал, что английских девушек отличала удивительная способность делать ни на чем не основанные выводы. Ему ужасно хотелось отрицать всяческое иностранное влияние. Однако этого ему не позволяло мужское самолюбие.

– Я не женат, – с достоинством ответил он. – Хотя и знавал по ту сторону океана пару-тройку барышень, которые определенно были весьма современными.

– Не переживайте, – весело сказала она, – мне совершенно неинтересно, сколько там у вас было этих гадких интрижек. Полагаю, вы один из тех несносных мужчин, которые считают женщин своими игрушками, отказывая им в праве делать карьеру и приносить пользу обществу…

– Так и есть.

– Ба! – Она тряхнула головой. – Вот оно что! Даже не представляла, что в наше время можно быть настолько ограниченным и старомодным… О чем вы думаете? – с некоторым подозрением спросила она.

– Хм, – буркнул Донован, – о том, что вы маленькая врунья. И ловко переводите тему разговора. Изначально я говорил, что вы вдохновили меня на стихи, как какого-нибудь Китса. Вашу карьеру даже представить страшно. Это же полный абсурд. Вот сделаетесь вы доктором, и анестезия перестанет действовать, как только вы возьмете руку пациента, чтобы пощупать пульс. Сделаетесь адвокатом – и, наверное, станете швырять в судью чернильницей за то, что он вынес не тот вердикт, а еще… Эх! Это напоминает мне…

Улыбаясь, Патрисия потребовала продолжения.