Машина понеслась по городу, и Сирена крепко сжимала руку Измаила, качаясь взад-вперед, словно тем могла придать скорости сиреневому «Фаэтону». Измаил пытался разговорить спутницу, но увлечь ее оказалось невозможно, так что он откинулся, наслаждаясь скоростью и видами города без прикрытия в виде маски или шарфа. Он великолепно освоился с новым лицом и плюшевой элегантностью салона.
Минуты спустя они прибыли к дому номер четыре по Кюлер-Бруннен, и Сирена забилась в ворота и звонок. Измаил вышел на улицу и вдруг не смог справиться с чувствами; его перенесли в совершенно другое место, где нахлынула волна воспоминаний.
Когда растрепанная Гертруда наконец вышла, при виде подруги она окончательно расклеилась и тут же ударилась в слезы. Она распахнула ворота, бросилась, всхлипывая, в руки Сирены. Та крепко ее обняла, мягко и успокаивающе поглаживая по спине, чувствуя весомое присутствие их неувиденного компаньона, но поддавшись материнской ответственности.
– Как же мне жаль, что я тебя покинула. Прошу, прости меня, этого больше не повторится.
Гертруда слегка отстранилась от мокрого плеча подруги.
– Это мне жаль, что я снова размякла; просто мне было так страшно и одиноко.
– Нет, дорогая моя, извиняться следует только мне; мы так погрузились в разговоры, что все остальное поблекло.
– Мы? – шмыгнула Гертруда, только тогда осознав, что они не одни. Ее взгляд возвысился над плечом Сирены и нашел лицо незнакомца; слишком долго она уверялась. Хмурилась в расчетах при виде изувеченного лица, настороженно отвечавшего на ее взгляд. Оттолкнувшись от Сирены, Гертруда изучила выражение ее подруги, прежде чем снова посмотреть на человека с длинными черными волосами и двумя независимыми глазами.
– Измаил?
Тот отбросил все сомнения и улыбнулся.
– Да, Гертруда. Я вернулся совсем другим.
Она прошла мимо Сирены, почтительно уступившей пространство их воссоединению. Одной рукой все еще хватаясь за подругу, вторую Гертруда опустила ему на грудь; он мягко накрыл ее ладонь. Втроем они стояли без слов, слившись в немой картине, которая постепенно оттаяла и потекла через двор в дом.
Когда они добрались до входной двери, Муттер только прибыл. Все трое обернулись, и молодой человек помахал ему рукой. Муттер нахмурился в ответ и кивнул, выдавив улыбку, при этом бурча про себя. Очередные незнакомцы в доме. Новые странные делишки и непредсказуемые отношения. Худосочный корень оберегающей ревности всосался в почву его основания. Кто этот новый мальчишка и что ему понадобилось от дамочек? Почему они подобрали еще одного после всего, что прошли? Почему не удовольствуются тем, что у них есть, и не дадут Муттеру просто позаботиться о них, защитить от пришельцев и паразитов? С тех пор как жена призналась в своих тревогах о его желанности, он не мог видеть их в прежнем свете. В прошедшие месяцы Муттер понял ее точку зрения, понял, что она могла быть права; только вопрос обстоятельств, что растущий карнавальный ребенок принадлежит незнакомцу, а не ему.
Беседовали они втроем долго. Хотя сидели рядом, пространства между ними росли и гнулись во всех направлениях. Сирена и Измаил изо всех сил скрывали свою близость; Гертруда и Сирена не упоминали о ребенке, а Измаил как будто не замечал его очевидное присутствие. Он спал с обеими женщинами, и в компании друг друга они обе в разной степени и в разных смыслах испытывали к нему собственнические и материнские чувства. Поверхностные натяжения трещали и скрипели, создавая статический заряд между словами и наминая в разговоре нерегулярные провалы и пики. Депрессии рефлексий неуклюже мешались с восторженными воспоминаниями; падения прикусанных языков перемежались взлетами наигранно радостного товарищества.
Сирену тянуло к Измаилу, ей хотелось коснуться его и чтобы коснулись ее. Хотелось быть с ним дома, но долг держал здесь: она поклялась о своем присутствии.
Между тем Гертруда отчаянно пыталась не глазеть на новое лицо циклопа и подавить свою острую реакцию при виде столь неприкрытой любви. Она не хотела его – более того, не хотела никогда, – но такая отстраненность оказалась слишком резкой, слишком скорой.
Измаил чувствовал голод женщин и задыхался в нем. К Сирене он испытывал глубокие чувства, но тосковал по свободному дыханию и предпринял попытку побега.
– Дамы, не могли бы вы меня извинить? Я уже очень долго не был в этом доме, а здесь у меня столько воспоминаний. Гертруда, ты не против, если я прогуляюсь и воссоединюсь с прошлым?
Гертруда и Сирена обменялись взглядами. Гертруда уступчиво кивнула, и он откланялся, закрыв элегантные высокие двери перед разговором, слушать который у него не было желания.
Он немедленно поднялся по широкой лестнице туда, где была его комната. Пропорции снова изменились – очередное отражение воспоминания, нежели масштаба. Столько всего произошло так рано – сдвиги жизни, которые вдруг оказались несходными и полярными.