Ворр

Гуипа ушел, светясь от достижения, но озадаченный ситуацией, от которой госпожа вроде бы получала удовольствие. Сирена ждала, пока он удалится, затем кое-что отобрала и сложила у двери в ванную.

– Измаил, перед дверью чистая одежда.

– Спасибо – э-э?..

Она с некоторым конфузом осознала, что еще не назвала ему свое имя.

– Сирена, – ответила она. – Меня зовут Сирена.

– Сирена, – повторил он, и имя отдалось эхом в комнате с паром и парфюмом.

Призрак Цунгали проследовал за хозяином до сада; у него не было ни воли, ни желания войти в замысловатое и несуразное обиталище.

Он следил из густого цвета необычной листвы. Это было приятное место, и он праздно расхаживал сквозь кусты и деревья. Его хозяин в доме, в безопасности и покое, за ним присмотрят женщина и слуга; злодея, угрожавшего жизни Измаила, поблизости нет, так что Цунгали позволил времени разбавить себя, и никто не видел, как он присел среди жизнелюбивой растительности и высоких неприступных стен.

Измаил мягко прошлепал по коридору и нашел Сирену в ее любимой комнате, отпивающую золотое вино из длинноногого бокала. Она не слышала его появления, такой легкой была поступь. На нем были тапочки из китайского шелка, которые ему положила она.

– Спасибо, Сирена, – очень тихо сказал он.

Она встала и посмотрела на него, позволив взгляду задержаться на подробностях его присутствия, наслаждаясь близостью. Он пришел в оставленных ею шелковой пижаме и синем халате. Волосы еще не высохли. Она смотрела на его лицо, на то, как шрамы у глаза словно собирали все черты в одну точку, придавая лицу выражение скомканного прищура. Нос выглядел несколько хуже; его прямая линия слегка виляла между обвисшими складками и тугими натяжками. Не считая этого, перед ней было обычное лицо стройного молодого человека, изведавшего тяжелую жизнь и испытания. Он снова начал поднимать руку с расцветающей под ее взглядом неуверенностью, но она подошла и остановила, взяла его руку в свою. Подвела к подоконнику, и они просидели, глядя друг на друга, бесконечное незамутненное время, пока вокруг темнел вечер.

– Не знаю, с чего начать, – наконец сказала она. Протянув Измаилу свой бокал, она налила себе второй, потом повернулась обратно к нему. – После карнавала прошел долгий срок, и для нас обоих, я уверена, многое изменилось, но… возможно, стоит начать там, где мы остановились?

Он молча уставился на нее, а потом улыбнулся, и новый глаз блеснул почти так же ярко, как первый. Он протянул руку, и вместе они прошли в ее спальню.

Снаружи ласточки превращались в летучих мышей, измеряя пространство неба звуком, а не зрением. Внутри же дома Сирены Лор воцарился покой – во всем, кроме лука, как будто кипевшего под своим покровом.

* * *

Я вышел на утро, холодное не по сезону, в землях, жару которых едва могу себе представить.

Я выбрался из туннеля лет и вышел из-под великой тени. Когда я оглядываюсь, то ожидаю увидеть обширный и бескрайний лес, но там только сиротливые трясины, черные от торфа, и тянутся милями кочки, прежде чем прерваться далекими зазубренными пиками. Ночное море сырой земли ласкает волнами горизонт; я не могу разобрать тропинку, которую должен был проложить по этой утрамбованной поверхности. Я простоял на этом взгорке больше часа, пытаясь вспомнить себя и все, что должно было быть раньше вокруг меня, но воспоминания нейдут. Лишь слабейший образ другой земли вроде этой, скрывающейся в отсутствии, где-то в начале моей жизни, образ поля битвы из разрытой земли и забвения, – но и он не желает проступить, чтобы быть узнанным или наложиться на этот пейзаж.

Мои вещи говорят немногое. Большинство – малопонятные и несуразные, и я избавился от них; чтобы доказать их никчемность, я пройду по ним на выходе, втопчу в грязь этого места. Единственное, что может быть полезно, – малопонятная карта на рваной запятнанной бумаге, поблекшей за неведомое время; карта и большой пистолет с коробкой тяжелых пуль. Должно быть, я нес его для охоты или защиты, но трудно представить, чтобы в этой безликой топи заворочалось какое-либо существо или угроза.

Единственное, что меня здесь удерживает, – ожидание. Я чувствую, что со мной должен быть кто-то еще, что кого-то не хватает, – возможно, он нагоняет. Я ловлю себя на том, что прочесываю взглядом черную землю внизу, выглядываю признак движения, пробирающегося сюда спутника. На периферии осознания чувствую, что дальше со мной кто-то пойдет. Но ничто не движется, никто не приходит.

Я достаточно долго ждал и гадал; пора идти и стряхнуть тени.