11 июля К. В. Нессельроде отправил письмо М. С. Воронцову, в котором сообщал, что император согласился на удаление Пушкина из Одессы. «Все доказывает, к несчастью, — пишет Нессельроде дальше, — что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом вступлении его на общественном поприще. Вы убедитесь в этом из приложенного при сем письма <…> Вследствие этого Е. В., в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков Министерства иностранных дел за дурное поведение <…> Государь <…> находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства»32. К посланию был приложен отрывок из письма Пушкина с крамольными словами о том, что он берет уроки атеизма. Эти строки, дошедшие до Александра I, и стали свидетельством «дурного поведения» поэта.
Убежденность С. А. Фомичева в том, что М. С. Воронцов был недругом Пушкина, сыграла с ним злую шутку. Он, знающий и опытный исследователь, необъяснимым образом забывает о том, что отрывок из письма Пушкина со словами об уроках атеизма был получен Михаилом Семеновичем из Петербурга, и пишет: «Перехватив записку Пушкина, где он непочтительно отзывался о религиозных догматах, граф Воронцов переслал ее в Петербург, требуя строго наказать вольнодумца. Решение правительства не замедлило себя ждать»33. Впоследствии же Сергей Александрович признал, что написал явную несуразность. Не мог он не согласиться и с тем, что М. С. Воронцов не называл Пушкина вольнодумцем и не требовал строго его наказать.
До М. С. Воронцова, находившегося в Крыму, письмо от К. В. Нессельроде дошло 24 июля. В тот же день он отправил указание Д. П. Гурьеву, градоначальнику Одессы, чтобы тот объявил Пушкину волю царя и немедленно выслал его из Одессы. И добавил: если Пушкин даст подписку, что на пути к Пскову нигде не будет останавливаться, то позволить ему ехать одному, без сопровождения чиновников.
29 июля Д. П. Гурьев посылает донесение М. С. Воронцову в Крым о том, что высочайшая воля объявлена Пушкину, что Пушкин дал подписку и на следующий день отправится в Псков по разработанному маршруту. В этот же день Пушкин расписался в получении прогонных денег на три лошади — 389 рублей 4 копейки.
После разговора с Гурьевым Пушкин поспешил на дачу к Е. К. Воронцовой. Как он был принят графиней и о чем они говорили, неизвестно. Но мы знаем, что с дачи Воронцовой, забыв там шляпу и перчатки, он побежал на дачу В. Ф. Вяземской. Забытые шляпа и перчатки могли стать поводом для еще одной встречи Пушкина с графиней. Но почему-то он не воспользовался этой возможностью. За шляпой и перчатками был послан слуга Вяземской. Видимо, прощание было таким, что Пушкин не осмелился побеспокоить Елизавету Ксаверьевну во второй раз.
Е. К. Воронцова отправилась в Белую Церковь 30 июля. Сборы в дорогу, необходимость раздобыть деньги на покупку дорожной коляски и другие нужды заставили Пушкина нарушить обещание — он уехал из Одессы не 30, а 31 июля. 600 рублей дала ему взаймы В. Ф. Вяземская. Впоследствии Пушкин не мог вспомнить, сколько одолжил ему Н. М. Лонгинов — 50 или 100 рублей. Последние дни своего пребывания в Одессе Пушкин обозначил в календарике: «28, 29-, 30-turco in Italia, 31 depart». To есть 30 июля он был в театре на представлении оперы Россини «Турок в Италии», а 31 покинул Одессу.
Легко представить, что творилось в душе Пушкина накануне отъезда из Одессы. После полутора месяцев разлуки с Воронцовой поэт наконец-то получил возможность увидеть ее. А теперь расставался с ней навсегда. Было от чего прийти в отчаяние и еще больше возненавидеть ее супруга. Можно с уверенностью сказать, что в последних разговорах с В. Ф. Вяземской Пушкин не пожалел гневных слов в адрес генерал-губернатора. Однако вот что пишет Вяземская своему мужу: «У нас сложились совсем простые отношения с графиней Воронцовой, и я постараюсь, чтобы это и дальше шло так же, потому что она очаровательна <…> Что же до графа, то я его почти не знаю, но знаю, что его любят все в городе — и русские, и иностранцы, вид у него очень порядочный, таким образом, я уже предрасположена к нему, время сделает остальное, если мы поселимся на некоторое время в Одессе; его жена предсказывает, что я его очень полюблю, и я охотно этому верю»34.
И. П. Липранди назвал отъезд Пушкина из Одессы самым счастливым событием в жизни поэта. В Одессе, писал он, вскоре оказалось несколько участников декабристского движения, поэтому «Пушкин, с мрачно-ожесточенным духом, легко мог быть свидетелем бредней, обуревавших наших строителей государства, и невинно сделаться жертвой»35.
С Липранди согласен автор биографии Пушкина В. Сиповский: «Скоро после выезда поэта из Одессы там поселился кн. С. Г. Волконский, женившийся на Раевской. Его дом сделался центром подготавливавшегося на юге мятежа; многие выдающиеся декабристы были своими людьми в его доме. Поэтому удаление поэта из Одессы оказалось случайностью, счастливой для него и для русской литературы»36.