— Я это и объяснил генералу, а этот Вельтман начал возражать, что батальон больше роты и мы достигнем цели. Генерала поддержали почти все офицеры штаба. Меня никто даже слушать не стал.
— Может, подкрепления просто-напросто нет? — спросил капитан.
— Да нет, резервы идут. Через несколько дней нас должны сменить, и я предложил атаковать со свежими силами. Но зато завтра нам пришлют взвод новобранцев с северной части Соммы, хоть расскажут нам, как там против англичан.
— Альберт, да какой тут взвод? они должны сменить нас на другой батальон, мы уже две недели тут. Или они забыли, что в их армии обычные люди?
— Я это пытался объяснить генералу, но он только и грезит атакой. Ну, ничего, завтра он её получит. Сомневаюсь, что он меня увидит после в штабе. Завтра мы все будем уже под защитой Гарма[3].
— Видимо, дела на всем фронте совсем плохи, если командование готово послать измотанный батальон в наступление без смены. А что слышно с севера?
— Англичане прорвали одну линию обороны на северном берегу и продвинулись на три километра вглубь. Поэтому наши части находятся на выступе, перед всеми. Мы — самая передняя позиция всей армии, — качая головой, сказал майор.
— Они хотят использовать нас как ловлю на живца: мы атакуем Биаш, французы устремляют на нас все свои силы, и наши в этот момент атакуют их фронт. Тяжело это, Альберт, я не хочу умирать вот так, из-за прихоти одного человека.
— Думаешь, я хочу? Тяжело понимать, что ты умираешь зря. А у меня жена в кельне. Если я ей сегодня напишу, то она получит это, возможно, только когда меня уже не станет. Нужно объявить приказ, чтобы солдаты написали последние письма родным.
— Сделаю, Альберт. Главное, ты отдохни, завтра идем на Биаш.
— Я лично поведу солдат, — с тоской отозвался Райнер. — Они просто обязаны сменить нас, — рявкнул майор еще раз, — солдаты уже звереют от грязи и неудобств.
Ближе к вечеру огонь на линии Барле — Биаш утихал, становился все реже. Сильная канонада формировалась севернее.
Ночью ничейные территории выглядят ужасно и напоминают преисподнюю. Оголенные и обгоревшие стволы деревьев без веток, словно фонарные столбы, единственные возвышались над полем брани. В близлежащем поселке, в некоторых домах после дневного боя выгорали деревянные перекрытия. Луна в чуть блеклом свете еле освещала небосвод, вокруг воцарилось спокойствие. Над всей местностью сгустился еле видимый туман. Тела, которыми было усеяно все поле, через несколько дней начинали разлагаться, и запах вокруг становился нестерпимым. Вернер с Франсуа обнадеживали себя, что стороны в скором времени договорятся об уборке трупов и они оба смогут вернуться к своим линиям обороны. Одинокие стоны раненых между позициями со временем утихали, а к середине ночи и вовсе прекратились, нейтральная территория погрузилась во мрак тишины. Кровавая ночь распростерлась над долиной смерти, где жизнь не имела цены, где убийство поощрялось, а души отбирались без всякой платы.
Их всех забрала эта ночь, забрала навсегда, в мир тьмы, пустоты и вечного покоя. Они никогда больше не будут стареть, в памяти грядущего поколения они навсегда останутся молодыми ребятами, смотрящими на всех с фотографий, словно через потайное зеркало того времени.
Сидя в грязной воронке, окруженный лишь мертвыми и страхом, Вернер вдруг на секунду закрыл глаза, и его воображению предстала Агнет:
«Хочешь, я тебя поцелую, Вернер?» — сказала она, смотря на него кротким взглядом. Ее губы приближались все теснее, он хотел податься вперед, обнять ее и сказать, как он ее любит, прижать к себе, почувствовать вкус ее мягких губ, ощутить всю ее любовь, все тепло ее объятий, но случайный выстрел издалека привел его в чувства. Агнет исчезла, осталась только реальность — противная, грязная и кровавая.
Француз лежал и смотрел на звездное небо, открывавшееся перед ним бесконечной бездной. Казалось, вытянув руку, можно дотронуться до звезды, ощутив кончиком пальца ее холод. В ночном небе ярким силуэтом виднелась луна, словно освещая весь горизонт, она давала какую-то надежду на то, что они здесь не одни.
— Интересно, а видят ли мои родители сейчас эту луну? — с надеждой сказал Вернер.
— А небо и вправду красивое, все звезды видны, словно в кристально-чистой воде. Моя семья где-то там.
— Простите, месье? — переспросил Вернер.