Воронята

— Боже! — Его голос звучал немного не так, как прежде, он сейчас больше походил на голос того Ноа, которого она знала, Ноа, который считался одним из них. Блю знала, что не только она это заметила: Адам и Ронан тоже переглянулись.

Она смотрела, как вздымалась и опускалась грудь Ноа, как ровнее становилось его дыхание. Прежде она как-то не давала себе труда заметить, дышит ли он вообще.

Ноа зажмурился. В свободной руке, расслабленно лежавшей на носке мокасина, он так и держал резную косточку.

— Я помню свои отметки и даже даты, когда их получал. Семь лет назад.

Семь лет. В полиции не ошиблись. Сейчас они действительно разговаривали с мальчиком, который семь лет как умер.

— В том самом году Ганси зажалили шершни, — негромко сказал Адам. И процитировал: — «Ты будешь жить волей Глендура. На силовой линии умирает человек, который должен был жить, и значит, ты останешься жить, хотя должен умереть».

— Совпадение, — вставил Ронан, потому что это не было совпадением.

Ноа так и сидел с закрытыми глазами.

— Это было как-то связано с силовой линией. Я не помню, что именно он говорил: как и зачем.

— Разбудить его? — предположил Адам.

Ноа кивнул, не поднимая век. Вся рука Блю до плеча сделалась холодной и словно онемела.

— Да, точно. Мне было все равно. Всем этим занимался он, а я просто болтался с ним, чтобы было чем заняться. Я не знал, что он собирался…

— Это тот самый ритуал, о котором говорил Ганси, — сказал Адам Ронану. — Кто-то уже попытался его провести. С жертвоприношением, чтобы через него символически прикоснуться к силовой линии. Ноа, ты был жертвой, да? Кто-то убил тебя, чтобы добраться до силовой линии?

— Мое лицо… — негромко проговорил Ноа и, отвернувшись, прижался изуродованной щекой к плечу. — Не могу вспомнить, когда я перестал быть живым.

Блю пожала плечами. Стоял теплый вечер, лучи заходящего солнца озаряли ее собеседников, но она чувствовала себя так, будто в ее костях поселилась зима.

— Но из этого ничего не вышло, — сказал Ронан.

— Я почти разбудил Кейбсуотер, — прошептал Ноа. — Мы были очень близки к этому. Так что я погиб недаром. Но я рад, что он не нашел его. Он так ничего и не знает. Он не знает, где это находится. — Блю непроизвольно поежилась — и от прикосновения к ледяной руке Ноа, и от того страха, который нагнал на нее этот невнятный рассказ. Она между делом задумалась, не такое ли ощущение испытывают ее мать, ее тетушки и подруги матери во время гадания.

Держатся ли они за руки с умершими?

Она привыкла думать, что смерть — это нечто более постоянное или, по крайней мере, нечто очевидно непохожее на жизнь. Вот только Ноа не принадлежал ни к одному, ни к другому состоянию.

— Ладно, — сказал Ронан, — хватит ходить вокруг да около. Ноа, кто это сделал?

Рука Ноа, которую Блю держала в своей, ощутимо задрожала.

— Старина, я серьезно. Не темни. Я же не конспекты прошу. Я спрашиваю, кто проломил тебе голову.

В тоне, которым Ронан произнес эти слова, слышались и гнев, и достоинство, однако гнев был обращен и к Ноа; каким-то образом он делал и его виновным в случившемся.

А в голосе Ноа прозвучала обида.

— Мы были друзьями.

— Друг не стал бы убивать тебя, — сказал Адам, свирепея на глазах.

— Вы не понимаете, — прошептал Ноа. Блю испугалась, что он снова исчезнет. Ей было понятно, что это тайна, которую Ноа хранил все семь лет и которую и сейчас не хочет раскрывать. — Он был не в себе… Он все потерял. Сомневаюсь, что в нормальном состоянии он так… он вовсе не хотел… мы были друзьями, как… Ну, скажите, вы боитесь Ганси?

Мальчики ничего не ответили — в этом не было нужды. Чем бы Ганси для них ни был, эти отношения были пуленепробиваемы. Но Блю снова заметила, что на лице Адама проскользнула тень не то беспокойства, не то стыда. В том видении между ними что-то произошло, и это продолжало его тревожить.

— Давай, Ноа. Как его звали? — Это вступил в разговор Ронан — голова вздернута, взгляд пронзительный, как у его вороненка. — Кто тебя убил?

Ноа поднял голову и открыл глаза. Высвободив свою руку из пальцев Блю, он положил ее на свое колено. Вокруг, казалось, сразу похолодало. Вороненок попытался выбраться из горсти к Ронану на колени, и тот предостерегающе накрыл его другой ладонью.

— Но вы ведь уже знаете, — сказал Ноа.

Глава 33

Из родительского дома Ганси выехал уже затемно. В нем бурлила неиссякаемая и не находящая себе выхода энергия, которая в последнее время, казалось, неизбежно переполняла его сердце во время визитов сюда. Это было как-то связано с осознанием того, что родительский дом больше не был домом для него — если он вообще когда-нибудь был таковым, — а также и другого: что изменились не родители, а он сам.

Ганси опустил стекло и выставил левую руку из окна. Радио снова испортилось, и единственной музыкой, сопровождавшей поездку, был рев мотора; в темноте «Камаро» казался значительно шумнее.