Ворон Доктора Ф

Розалинда пила и пила, расширяя рану, лицо Цетона искажалось, казалось, она причиняет ему большую боль, чем он испытал в поединке с Григорием, а его лозунгом оставалось: жизнь без боли, какой же смысл, если и сам не в силах ему следовать? В глазах темнело…

В конечном итоге, Розалинда остановилась только когда Цетон, дрожа, весь сизый, начал медленно заваливаться набок, очевидно, она едва не убила его, как будто что-то проверяя. Но упасть не позволила, поджав ноги и устроив его голову у себя на коленях, он не сопротивлялся…

- Зачем? - прохрипел он обессилено.

- Ну что, теперь я вампир, Ворон? - осуществила свое намерение девушка, считая, что это действительно возможно.

- Нет, госпожа, вы просто выпили моей крови, а я покорно потакаю вашим капризам.

Цетон поморщился от сцепившей голову боли, редкий ворон так позволял издеваться над собой хозяину, считая себя господином, но, очевидно, для Цетона Розалинда являлась госпожой не только с внешней стороны, со стороны игры, но и где-то в сто раз глубже, словно среди книг, вырванных из шкафа, сквозят загадкой лунного света тайны народов. И, возможно, Розалинде стоило читать не книги вырванностью коренных зубов из челюсти истории, а Книгу, но Книгу она не читала ни разу, и мироздание скрывалось от нее… И боль сознанья страшила больше, чем сознанье боли, где “ложный страх сильнее страха лжи”. Но выбор не за ней, она не понимала, как мать, такая хрупкая, внушаемая, слабая, и все же словно враг могла свести с ума своею жертвенной любовью. “Да сделать я тебе не дам, а попрекну, что ты не сделал сам”…

Голова Цетона лежала у нее на коленях, он понемногу приходил в себя от нежданного нападения, Розалинда ощущала себя как никогда могущественной, да-да, всю жизнь ее сгубила неуверенность, вселяемая матерью, когда неизвестно, как верно поступать, чтобы самой, но по ее правилам, которые никто нигде не разглашал. Но все-таки Вопрос… Освободиться от себя? И вновь, и вновь и кожею змеи нестись куда-то вдаль, хоть по “корням цветов” весенним сухостоем. Рассвет будил первых птиц среди внешней ночи, а Розалинда ныне ощущала, что вольная сквозь свою обреченность поступать, как умеет, как знает, как хочет, как должна, хоть долг ее ведь тоже не прописан среди зубцов сознания невечного.

Она держала его за плечи, гладила и перебирала серо-каштановые рассыпчатые волосы, он не шевелился, казалось, выражая желанием обоих слиться вот таким застывшим изваянием на веки, чтоб не судьба и не вопросы и не бездна.

- Откуда ты? Пора бы все же знать мне?

- Ведь сам не помню… Тысяча же лет… - назвал свой возраст смело Ворон: - Откуда-то с каменоломни, продали в детстве, все я жил рабом… Освободишь меня лишь ты, мы будем править, если пожелаешь, а если нет, то хоть на край земли…

- Я не хочу на край, ведь мне бы здесь остаться, но здесь не знала б я, кто ты, а вот теперь та боль за ложь тебе наградой, ведь мог сказать и раньше мне, я все прощу, но гибель брата ведет тебя к глухой стене…

- О чем вы госпожа? Мы всех спасем. Я часть той силы…

- Но блага все твои льют хитрый странный бред, весь этот карнавал, как в цирке звери… Но ты предупрежден, теперь я знаю, что контракт расторгнуть можно смертию твоей… А как же дальше жить… Ты тоже ж человек… И был когда-то им, и я б любить могла тебя… Так говоришь на тысячу и лет? На тысячу же разминулись мы с тобой… Как жаль. Весь мир осколками планет наполнен, только люди часто сто слез прольют в безумии своем, глядя на страх и счастье на экране, вся жизнь их станет лишь пустым стеклом. Останься здесь пока… Ты теплый. Пока лишь сон уносит врем вспять… Я вдруг жива, как я творю в тумане плеяды слов, не суждено понять.

Цетон вскоре оказался рядом с Розалиндой, без помыслов о низком и земном. Что им земные страхи, когда весь мир мирооткрылся вдруг воронкой звезд, единый мир летел вокруг во мраке и не просил ненужных праздных слов.

- Мы все едины в созерцании вокруг, о люди, вы едины каждый… Не размыкайте только своих слабых рук, пусть цепь из звезд вам станет верным другом, пусть мир чудес откроется вот-вот, мне страшно лишь одно - ни одному нет дела до слов моих в безумии моем, лед пал, я чувствую в потемках всю гамму чувств, рассечено стекло, Цетон ты спишь?

- Я лишь взираю в звезды, там, где царит величье и покой… Вы спите госпожа, для нас покой награда в краю сует, во скуке долгих дней… Для Ворона, пожалуй, даже смерть отрада, ведь лучше смерть, чем жить в стране теней.

- Мы потерялись долго, я не знала брода, сквозь жизнь, сквозь лесть и жадность, суету… Мой эгоизм взрастил во мне урода, отринул веру человек, да истину нашел не ту…

- Я верил ведь, а, может быть, не верил, я стал ничем в безумии речей, я проникал в сознание людей, я находил там жемчуг и алмазы, тащил наверх, все удлиняя нить, а Фрейд сказал, хоть то сказал не Фрейд: «хочешь вынести жизнь, готовься к смерти».

Не знаю, где сейчас, но смерть не получил, наверное, стать ворон мечтают те, кто слишком мало подарил любви вокруг… Засните, госпожа, ведь то последний день…