Ворон Доктора Ф

- Как странно… - остолбенела мать - Чего же он тогда добивался, запрев меня в больнице?

- Видимо одумался… Знаете… На самом деле, он был не человеком, - наконец набрался смелости рассказать все, как есть Цетон. Мать, конечно, сначала не поверила, не верила бы и дальше, пока Цетон не сказал, как будто себе:

- И одно мне непонятно в этой истории, кто же из вас мог заключить с ним контракт?

И в этот момент безмолвная Алина загородила ладонями лицо, начав испуганно и виновато всхлипывать и плакать:

- Дяденька Цетон, дяденька, только не ругайте меня! Вы такой хороший дяденька! Дяденька… Это… это я… я… тот страшный дядя пришел, пришел и сказал, что вернет мне… вернет мне сестренку… я… я поверила ему… а потом он пришел к маме… а потом мы уехали… А потооом…

Но на этом рассказ ее оборвался, девочка заплакала, но в тот же миг по щекам Розалинды, нет, Лилии заструились горячие потоки слез, она бросилась обнимать младшую:

- Алина! Алиночка моя! И ты поверила ему? Согласилась с демоном, вороном только потому, что он обещал спасти меня? Алина! Алиночка! Ой! В какой же ты была опасности все это время!

Но тут взгляд девушки пронзил насквозь Цетона:

- Ты знал об этом?

- Нет, - шипяще проскрипел Цетон, безразлично слизывая с пальцев собственную кровь из шеи, немало шокируя мать, морщащуюся от отвращения.

- Что ее ждет теперь?

- Теперь ее жизнь и будущее вне опасности. Вечность вне земного спасена. С гибелью ворона контракт расторгается, человек становится просто человеком, - ответил задумчиво Цетон, вздыхая, покрывая насквозь мокрый от крови носовой платок новыми пятнами: - Кому нужна вечность на земле… Это ведь вечное проклятье, существование обывателя… А мы, Вороны, пытаемся как-то скоротать ее, подрабатывая рабами Отчаяния, принося ему новые жертвы… Да… Теперь вы видели мое истинное обличие… Признаться, вы слишком оживляете меня, люди вокруг, близкие моей госпожи. Но больше обманывать вас незачем…

Мать побледнела, теперь она вдруг осознала по-настоящему присутствие Розалинды, голос ее наполнился негодованием:

- Что будет с моей дочерью, с Лилией?

- О! Вот у нее есть выбор, еще какой выбор. Не волнуйтесь!

- Что же, нас теперь не будут преследовать по закону? - опасалась Розалинда.

- Нет оснований, о Григории даже никто не вспомнит, так уж происходит, мы исчезаем бесследно, скоро все, кроме вас, госпожа, будут считать, что так и жили в этой квартире, так что я могу говорить, что угодно, память сотрется и перемелется, как остатки осенней листвы под снегом. Нет даже смысла составлять ложное завещание. Достаточно вписать новые фамилии в документы на жилье, ведь там останется только пустота вместо ненастоящего имени. Завтра мы летим в Санкт-Петербург, спасать вашего брата, госпожа.

- Мотенька! - вдруг воскликнула мать, кажется, освобождавшаяся от долгого гипноза уничтоженного ворона и от действия успокоительных: - Я с вами!

- Мотя… Я снова увижу Мотю? - спрашивала Алина, вопросительно шмыгая красным носом.

- Пока нет, - отвечал Цетон, и почему-то Розалинда уловила в его успокаивающем голосе тревожную ложь: - Это слишком опасно, там нас ожидает наш главный враг, тот, кто разрушил вашу семью. Но как только все уладится, мы сами к вам вернемся!

- Правда? - спросила наивно Алина.

- Сущая правда, - лгал Цетон, продолжая для матери: - Итак, сударыня, скоро, отнятое Григорием, должно вернуться обратно, не сомневайтесь, о документах я позабочусь, только с вашего позволения завтра утром. За Розалинду не волнуйтесь, ее дар не позволит ей погибнуть.

- Да-да, конечно… Я вам верю, несмотря ни на что, но верю… - сложила умоляюще руки мать, снова теряясь от тона слуги.

- Не желаете отужинать? - тут же поинтересовался Цетон.

- Да ты сначала кровь с себя что ли смой… - заметила язвительно Розалинда.

- Безусловно.

- Как-то не хочется… - вздохнула мать: - Я так устала за день… Столько всего пережили… Но неужели мы обречены оставаться в этой квартире?

- Ваша воля - можете ее продать, но скорее всего вы все забудете уже через неделю, останется только некий любовник, извините за мои вольности, Григорий, который отнял квартиру, но вы все у него отсудили, ибо какое право он имел. Вот и все. Никаких Воронов. Нас нет, мы повсюду те же, но нас нет.

Слова Цетона звучали умиротворяюще, несмотря на его вид и груды разорванных книг, со страниц которых стерлись отпечатки крови, и слова вновь стали видны и чисты.