Ворон Доктора Ф

Вскоре Розалинда лежала в ночной мгле, за окном уже где-то далеко забрезжил рассвет, она не могла заснуть, на новом месте никто не снился, она знала, что все это глупые приметы, что ей не до женихов, да и вообще не до людей… Она осознала в полной мере свою обреченность, она уже оказалась полностью зависима от искусных подтасовок Цетона, но теперь знала, какая участь ее ждет… Неизбежность конца вселяла ненависть к Ворону. Ее никто не предавал, мать оказалась только жертвой, слабая внушаемая женщина, гнусно соблазненная Вороном, самое ужасное, что теперь Розалинда подозревала, кем являлась и новая подруга отца. От чего-то теперь, ночью, казалось, что больше врагов не осталось, они там далеко, завербованный криминал вряд ли решит мстить за заказчика, к тому же, судя по всему, их и не так много осталось после той ночи с леской и стрельбой… Розалинда проверила револьвер - рядом с изголовьем, под подушкой, кажется, о его существовании забыл даже Цетон, а девушка не расставалась с оружием, которое, к счастью, стояло на предохранителе. Суетные мысли крутились в голове, кажется, дом в Литве не взорвали, надо бы было вызвать туда саперов, не забыть сказать про это матери перед их с Цетоном отправлением в Питер… И так далее… Брат… Все-таки что-то пугало в непоследовательности действий, когда сначала ее зачем-то притащили в Москву, хотя с умениями Цетона можно было бы сначала забрать из детдома брата.

” Сегодня был не самый лучший день

наверное, я все-таки устала

И за окном опять кипит метель

и все для жизни я давно уж потеряла….

Вот так люди и затуманивают ответ, вопрос, вернее, сам водоворот этой жизни, у них, нас. Просто нет времени в потоке бреда и опасности задуматься, а что здесь есть…

Белый вечер, черный снег,

По вокзалу скользит человек,

Строфы Блока, пустая строка:

Поступь вьюги слишком легка.

Зимним саваном у зари

Песни добрые отцвели,

Синим вереском на устах

И в глазах притаился страх.

Врос крыжовник в больную грудь.

Долго ль надо, чтоб в вечность уснуть?

Рельсы ранят казенный путь,

Много ль надо, чтоб соскользнуть…

Черным вечером до зари

Песни зимние все замели.

Он все лжет мне, а ложь убивает его. Остался ль смысл, вплавленный снегами, вот жизнь как жизнь, а стала вдруг иной, запутавшись камышным страхом врозь зимы да между нами.”

- Цетон, перестань ходит без дела, да глядеться в зеркала Нет здесь тебя, как и меня, не просто ж зеркало разбито, - прошептала Розалинда, прося чрез отрицание войти слугу, который слишком рано решил, что сон сковал затвором ночи бытие, о бытии здесь не сказать забывчиво преступно: не быть, все то, чего боялся он, не знать, так разговором ран струились в потолок туманы звуков, утонувших в гололеде над высотой закрытого окна.

Вошел Цетон, как сцена без актера или актер на сцену без конца. Он бледен был, его холодный взгляд ухабил логику пришествия весны ненужных и замызганных отбросами чернил бесследных дней, где жизнь бурлила действиями в переломе без Ответа. Его все гнали, словно бы кудесник тайн достал его из шляпы, а на деле, в душе остался только рынок, вечный май скучал тяжелым духом о грядущем лете.

- Вы звали, вот он я, пришел… И где-то, кажется, зажглась вдруг новая звезда, я видел небосвод, покинув зеркала…

- Садись, ты бледен весь, как мертвый… И кровь течет с артерии твоей…

И девушка в глухом неслышном гневе, переросшим в нежность к бытию в ночи без суеты, игры и бед обмана, приникла к его спине, когда он несмело сел на край ее постели, изъятием всего, что было ранее и для чего еще им предстояло жить…

- Как хорошо быть полным, хоть лесом, а хоть собой, а мы с тобой ведь пустые… Желтеющий лист при свечах, на них и стихи другие, для нас написали страх…

- Ты знаешь, я все же Ворон, открывший в себе тепло, отверзнуты разговором пределы в неземное окно…

- Живых живят бескорыстно, они лишь звон янтаря, а мы как дурные мысли и нам с живыми нельзя? Куда поведешь меня ты, наполнишь полетом лес? Иль новым незвездопадом все вниз, да в страну чудес?

- Нам жизнь измененьем правил, я верю в хороший путь, но тот, кто себя оставил, не в праве и в вечность уснуть…

- Разорваны здесь ступени и солнца холодный свет, оставшихся поколений, им не видать Ответ…

Но кровь манила распустившимся пионом, по законам крови не ожидать конца и дозволения от разума, где сердце оглохло от злобы, а жажда стала кольцом. Вскрытая артерия еще не зажила, Розалинда вытянутой змеей подкралась со спины, впилась зубами без клыков в солоноватый аромат шеи. Кровь напоминала томатный сок, тягучая, водянистая, девушка нарушала древний запрет, как будто рассчитывала таким образом убить Цетона, она ненасытно пила, хотя еще миг назад они словно проникли в души друг друга, дотянулись до самой сокровенной боль, но ложь и одиночество стали стеной, породив обоюдных чудовищ… Одиночества нет, есть только эгоизм в сентиментальности нелюбви. О! Если бы полюбить весь мир, тогда бы… Когда-нибудь все Вороны обретут свободу и успокоенье.