Ворон

– Ну вот. Там под снегом валуны. Тут километрах в семи начинаются сопки. А под валунами всяких грызунов побольше, чем в амбаре. И соболя твоего за милую душу сгрызут. Будешь потом не шубу делать, а меховое сито. – Артёмыч хохотнул. – Вверху, правда, кедровки могут добраться, но всё равно спокойнее.

На обратном пути охотники проверили вчерашние капканы. Почти все пустовали. В один угодила полёвка. Артёмыч сказал, что насторожка была слишком чуткой, если сработала на лёгкую поступь.

– Витяня удружил. Надо было самому всё делать.

Ещё два капкана присыпало опавшим с веток снегом, пришлось их переставлять. А в одном, к радости Артёмыча, был соболь. Дима ещё не понял, почему так повеселел охотник, когда тот, подбежав к ловушке, разбросал сугроб и вытащил из него меховой ком – будто готовую шапку.

Юноша с интересом рассматривал зверька, даже взял его в руки. Тот был твёрдым и холодным, словно и не зверёк вовсе, а деревянная игрушка, украшенная обрезком с шубы.

– Даже не верится, что он был живой, – прошептал Дима.

Артёмыч его услышал и усмехнулся:

– Считай, что и не был. Кто умнее, тот и живой. У этого мозги мелкие, так он, считай, как дерево. Грех не срубить, если нужны дрова. Правильно говорю?

– Наверное, – улыбнулся Дима.

– А то нет, что ли! – гикнул Артёмыч. Привязал к рюкзаку тушку и промолвил: – Мы ведь и сами, говорят, на дереве когда-то сидели. Но поумнели и слезли. Теперь, значит, пользуемся всем для своей радости. Если надо, всю тебе пушнину перестреляем, лишь бы лежать было мягко. И правильно. А то, знаешь, всякие фантазёры любят насочинять, мол, зверушки, жалко их. Ну ты-то знаешь, с города – там у вас много таких. А сами всё мясо жрут, газами дымят, леса вырубают, а зверушек жалеют. Ну да это, считай, веселуха такая. Я вот, как мне скучно, поболтать люблю, а эти жалеют кого-нибудь. Но это ж так, трёп для забавы – такой, чтоб было чем день занять, а надо будет, так голыми руками своих зверушек задавят и зубами из них мясо повыдёргивают. Так и есть, точно говорю. Да и глупо. Ягодник есть – обираем. Грибы растут – обираем. Рыбу там ловим. Так чего бы и соболя не обобрать? Обобрать! Смешно, да? Ну, понял? Обобрать можно бобра, а соболя, значит, особолевать? – Артёмыч хохотнул. Повторил эту шутку ещё раз и продолжил: – От лени понапридумывают всякой мути, с фонарём не разберёшь. Вот. А тут всё просто. Вот слез бы соболь вместо нас на землю, поумнел бы, ружья свои изобрёл бы, ну так и драл бы нас на кожу и мясо. А? – Артёмыч хлопнул Диму по плечу.

Тот рассмеялся, представив, что в их зимовье живут соболи-охотники. Выставляют на них, людей, свои капканы.

– И приманку свою придумали бы, – подхватил Артёмыч. – Тебя бы на конфеты или там чипсы ловили. Витяню – на бутерброды. Нет! На пельмени с майонезом!

– А тебя? – Дима впервые обратился к Артёмычу на «ты» и обрадовался этому. Почувствовал себя равным. Настоящим охотником.

– Меня?.. А чего уж, мне пивка поставь, сушёных кальмаров положи, и нормально! – Артёмыч разразился таким громким, трескучим хохотом, что Дима поначалу даже испугался. Потом подхватил – своим тихим, почти беззвучным смехом.

Проверили ещё два капкана. Пусто.

Дима качнул головой, удивляясь, как легко Артёмыч ориентируется в чащобе. Тут бы вообще найти путь к зимовью, а он точно и без раздумий выводил на крохотный, упрятанный под снег капкан.

«Да… Мне ещё учиться и учиться».

Когда охотники вернулись на свою прогалину, юноша думал лишь о том, как бы скорее завалиться на раскладушку. Он устал ещё больше, чем вчера, но усталость была уже не пульсирующей, а тянущей, глубокой. Казалось, что ноги разбухли, отяжелели, а торбасы с них придётся срезать ножом.

В зимовье уже сидел Витя. Дяди и Тамги пока что не было.

Артёмыч первым делом осмотрел обыгавшееся на верёвке мясо. Силки Николая Николаевича сработали. Зацепки слетели, полешки упали. Всё прошло удачно. Вот только добычи в петлях не оказалось. Мясо же вновь было поклёвано. Малый кусок и вовсе пропал, ворон унёс его с собой.

Артёмыч и Дима переглянулись. Осмотрели сбитые петли. Дима ждал, что охотник начнёт шутить о Николае Николаевиче, о его обещании легко поймать птицу, но тот промолчал.

Вечером в доме было тихо. Дядя варил суп. Витя и Артёмыч снимали шкурки с трёх соболей – двух подстрелил Николай Николаевич. Радости по этому поводу он не выказал, думал о вороне, о том, что простая таёжная птица оставила его в дураках. Значит, не такая простая. Значит, уже встречала силки и знала, как они работают, поэтому легко их сбила.

Дима хотел посмотреть, как освежуют соболей, быть может, своими руками стянуть с одного из них меховую шубку, но он слишком устал и предпочёл сделать это как-нибудь в другой раз. Вместо этого ощупал выступившие на подошвах мозоли, проколол их иголкой, брезгливо выдавил прозрачную жидкость и завалился на спальник. Подумал о вороне.

«Хитрюга».

Усмехнулся и задремал.