Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе

Ну, теперь уже нельзя было терять и пятой доли секунды. Но я с гордостью могу сказать, что взобрался опять по ступенькам на самых кончиках пальцев и выбрался из банка (а они ушли, оставив входную дверь открытой) так осторожно, как будто я мог совершенно располагать своим временем. Я даже не забыл надеть шляпу, из которой докторская кляча уплетала овес за обе щеки, иначе бы эта улика сгубила меня. Я даже не выехал вскачь оттуда, а тихонько поплелся по густой пыли, у края дороги (хотя, признаюсь, мое сердце скакало галопом). Благодаря моей счастливой звезде, банк находился на том конце города, в котором действительно нога моя никогда не бывала. Самое последнее, что я слышал, это что оба банковских заправилы прогнали лакея и кучера. А теперь, Банни…

Раффлс встал с места и потянулся с улыбкой, закончившейся зевком. Свет, пробивавшийся через темные окна, смягчал уже голубоватые тени. Сквозь стекла уже было видно окна противоположной стороны улицы, холодные и угрюмые на рассвете, газового же света как будто совсем не существовало.

– Но это не все? – воскликнул я.

– К сожалению, должен сознаться, что это все, – торжественно заявил Раффлс. – Происшествие должно бы было закончиться сенсационной травлей, но этого никогда не бывает. Вероятно, сначала они предположили, что мне некуда было удирать, затем у них составилось заранее мнение, что я принадлежал к шайке, расположившейся в нескольких милях оттуда, и один из них двоих получил уже достаточно от этой шайки, чтобы держаться от нее как можно дальше. Но я не знал ничего этого и должен сказать, что во мне приключение вызвало массу волнений. Господи, как я заставлял мчаться эту убогую тварь, едва лишь забрался в лесную чащу! Хотя мы и проскакали в один конец более пятидесяти миль от Мельбурна, но совершили это подобно улитке. Теперь же краденый овес придал такой прыти старой кобыле, что она полетела стрелой, едва только почуяла, что ее морда повернута к югу. Ей Богу, это была не шутка проскакать столько миль, ныряя в густой чаще, продираясь среди ветвей, с хлещущей по лицу гривой! Я говорил тебе о лесе из засохших гуттаперчевых деревьев? Он выглядел совсем призрачным при лунном свете. Но снова он был погружен в такое же молчание, в каком я покинул его, в такое молчание, что я спешился, наконец, сделав первую остановку, и прилег ухом к земле на две-три минуты. Но я ничего не услыхал, ничего, кроме фырканья лошади да биения моего собственного сердца. Мне это прискорбно, Банни, но если ты будешь писать мои мемуары, тебе не составит никакого труда присочинить погоню. Выставь эти мертвые гуттаперчевые деревья в подобающем свете, и пусть пули свищут кругом меня, как град. Я поворачиваюсь на седле, чтоб встретиться лицом к лицу с Эубэнком в его белой паре, призывающим адские силы. Я бы расписал это красной краской. Веди еще рассказ в третьем лице, чтобы читатели не знали, чем все закончится!

– Да я и сам этого не знаю, – возразил я. – Что же, кляча так и везла тебя всю дорогу, до самого Мельбурна?

– Через все прутики, жердочки, столбики! Я благополучно добрался с ней до нашего отеля и возвратил ее вечером доктору. Он трепетал от желания услышать, что я попал в лапы разбойников, на следующий же день он принес мне газету, чтобы показать, чего я избежал в Йе!

– Даже ничего не подозревая?

– Ах, – отвечал Раффлс, заворачивая газовый рожок, – этого я никак не мог угадать. Кобыла и ее цвет совпадали, но, по счастью, она была просто гнедая. Я полагаю также, что состояние, в котором находилась кляча, должно бы навести на некоторое раздумье. Но докторская метода, вероятно, была иная. Я склонен, однако, думать, что он подозревал нечто, хотя и не настоящую истину. Я не ожидал дальнейших встреч с ним и боюсь, что моя внешность могла бы усилить его подозрения.

Я спросил Раффлса почему.

– Я обыкновенно носил довольно густые усы, – сказал Раффлс, – но я лишился их через день после того, как лишился невинности.

Умышленное убийство