Вопрос и ответ

– Эй! – Я попытался устоять на ногах, по бедра в спачьем дерьме с коркой извести сверху, угвазданный сплошняком спереди и сзади, а вонь была такая, што у меня весь желудок рванулся наружу…

Тут-то до меня долетела еще одна вспышка Шума.

Я, стою в навозе.

Надо мной – спакл.

Я поднял глаза.

Не один спакл – целая стена их торчала по краю и пялилась вниз.

И впереди всех, конечно, он…

1017.

Прямо надо мной, да.

С преогромным камнем в руках.

Стоял, молчал, с большим таким камнем – более чем достаточным, штобы причинить много вреда, ежели его хорошенько метнуть.

– Да? – крикнул я ему. – Ты этого хотел?

Он в ответ просто таращился.

Даже Шума никакого больше не мелькало.

Медленно я потянулся за ружьем.

– Ну, и што дальше? – поинтересовался я, и в Шуме он отлично видел, насколько я уже готов… готов с ним драться.

Насколько я готов его…

Ствол лег в руку.

Он просто смотрел.

А потом швырнул камень на землю и пошел за брезентом. Пять шагов, десять – и меня чуть попустило.

Но когда я попытался выдраться из выгребной ямы, до меня донесся…

Щелчок.

Очень грубый щелчок.

Его.

И я потерял берега.

Я бегу за ним и ору но што я ору я не знаю и Дэйви в шоке оборачивается к нам но я уже врываюсь под брезентовый тент прямо на хвосте у 1017 как псих какой-то врываюсь размахивая ружьем над головой и 1017 оглядывается и смотрит но я не даю ему ни шанса сделать хоть што-то потому што в рожу ему уже прилетает приклад и он валится навзничь а я уже снова подымаю ружье и снова бью и он выставляет навстречу руку но я бью и бью и бью…

по рукам

по лицу

в эти тощие ребра

и мой Шум кроет всё багровым прибоем

и я бью

и я бью

и я бью

и кричу

ору во все горло

ПОЧЕМУ ТЫ УШЛА?

ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ БРОСИЛА?

и я слышу сухой холодный треск ломающейся руки…

Он почему-то оказывается громче дождя, громче ветра, и от него у меня вверх тормашками переворачивает желудок и валится куда-то в горло.

Я замираю в замахе.

Дэйви глядит на меня, отваливши челюсть.

Спаклы в панике пятятся прочь.

А с земли на меня смотрит 1017… Красная кровь течет из его странного носа, из угла слишком высоко посаженного глаза… но ни звука, ни Шума, ни мысли, ни щелчка – ничего…

(и мы в лесу в лагере на земле лежит мертвый спакл и Виола смотрит с таким ужасом, што… и пятится пятится от меня и всюду кровь а я сделал это снова я сделал это снова и почему же ты ушла исусе черт тебя раздери почему ты меня бросила…

И 1017 все смотрит…

А в глазах у него, богом клянусь, – я вижу победу.

23 Што-то грядет

[Виола]

– В’дяной насос опять работает, Хильди.

– Спасибочки, Уилф. – Я протянула ему поднос с хлебом, от него до сих пор валил жар. – Ты не отнесешь это Джейн, а? Она накрывает столы к завтраку.

Он принял поднос – из Шума неслась плоскенькая, невыразительная мелодийка – и направился к выходу с кухни.

– Жена! – донеслось снаружи.

– Почему он зовет тебя Хильди? – У задней двери нарисовался Ли с целой корзиной муки.

Рубашка у него была безрукавная, а руки белели аж по локоть.

Секунду я пялилась на эти голые руки, а потом быстро отвела глаза.

Мистрис Койл поставила нас работать вместе, раз уж в Новый Прентисстаун обоим хода больше не было. Да, и ему тоже.

Нет, я ее точно не прощу.

– Хильди была женщина, которая нам помогла, – сказала я. – В честь которой не зазорно зваться.

– А мы, это…

– Я и Тодд, да. – Я забрала у него корзину и тяжело бухнула на стол.

Воцарилось молчание – как оно всегда делало, стоило только всплыть имени Тодда.

– Его никто больше не видел, Виола, – мягко сказал Ли. – Но наши ходят в город в основном по ночам, так что это еще ничего не…

– Она бы мне все равно не сказала, даже если б увидела. – Я начала отмерять муку по мискам. – Она думает, он погиб.

Ли перемялся с ноги на ногу.

– Но ты говоришь другое.

Я подняла глаза: он улыбался, и я невольно улыбнулась в ответ.

– А ты мне веришь, так?

– Уилф тебе верит. – Ли пожал плечами. – А ты удивишься, какой вес тут имеет слово Уилфа.

– Ты знаешь, нет. – Я посмотрела в окно – вслед Уилфу. – Не удивлюсь.

День шел себе и шел. Мы все готовили и готовили. Это и была наша с Ли новая работа – кашеварить. На весь лагерь, целиком. То есть вся готовка вообще. Мы уже научились делать хлеб – не с муки начиная, а с зерна, с пшеницы. А еще – свежевать белок, выковыривать из панциря черепах, потрошить рыбу. Узнали, сколько основы надо для супа на сто человек. И умели теперь чистить картошку и груши, наверное, быстрее всех на этой глупой планете.

Мистрис Койл считает, что вот так они, войны, и выигрываются.

– Я вообще-то не на это подписывался, – посетовал Ли, выдирая еще горсть перьев из очередной лесной курицы, шестнадцатой на сегодня.

– По крайней мере, ты подписывался сам хоть на что-то, – возразила я, впиваясь пальцами в свою.

Перья висели в воздухе роем липучих мух и приставали ко всему, чего касались. Из-под ногтей у меня уже торчали зеленые кисточки, сгибы локтей поросли зеленым ворсом, в уголках глаз образовались новые зеленые ресницы. Откуда я знала? Оттуда, что у Ли в них была уже вся физиономия, все его золотые волосы и не менее золотой пух на предплечьях.