Вопрос и ответ

Я загребла ложкой остатки каши и с тяжким вздохом отправила их в рот. Повод повздыхать имелся всегда – холодно, овсянка обрыдла, делать в лагере решительно нечего.

Но Уилф откуда-то все знал… Откуда-то он всегда все знал.

– Н’точно тип-топ, Хильди, – сказал он, приканчивая завтрак. – Наш’нский Тодд, ж’вой он, уж как пить дать.

Я посмотрела прямо в диск зябкого утреннего солнца и сглотнула… хотя глотать во рту было уже нечего.

– Б’дь сильной, – добавил он. – Супротив того, што грядет.

– А што грядет? – спросила я его спину, удалявшуюся по направлению к столовой.

Он хлебнул на ходу кофе и не остановился.

Я прикончила свою кружку, растерла руки, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Надо будет спросить сегодня снова, сказать, что она как хочет, а я пойду на следующее же задание, потому что мне надо найти…

– Сидишь тут одна-одинешенька?

Это Ли, тот белобрысый солдатик, стоял передо мной и улыбался во все зубы, сколько их там у него было.

Почему-то я немедленно залилась краской.

– Ничего подобного.

Встала, отвернулась, подхватила тарелку…

– Слушай, тебе необязательно уходить.

– Я уже закончила.

– Виола…

– Она самая.

– Я не то хотел сказать!

Но я уже топала назад, в столовую, проклиная предательский румянец.

Ли тут не единственный мужчина. Ну, то есть он даже еще и не мужчина толком, но, как и Уилфу, им с Магнусом теперь в город путь заказан – не особо притворишься солдатом, когда тебя в лицо знают.

Но есть кроме них и другие, и в этом самый большой секрет Ответа.

Как минимум треть народу тут – мужчины. Прикидываются солдатами, которые конвоируют женщин в город и обратно; помогают мистрис Койл с планированием и целеполаганием – они разбираются в оружии, во взрывчатке, верят в общее дело, искренне хотят бороться с мэром и всем, за что он стоит.

Мужчины, потерявшие жен, дочерей, матерей. Дерутся теперь, чтобы их спасти, а нет – так хоть отомстить за то, что помнят.

По большей части именно так – за то, что помнят.

Пусть в городе думают, что здесь только женщины: так мужчины смогут приходить и уходить незамеченными, даже если мэр на самом деле давно уже смекнул, что к чему, – а иначе зачем он лишает лекарства толпы своих людей? Если так и дальше пойдет, Ответ не сможет пользоваться своими запасами – чтобы не выделяться. И тогда…

Я кинула быстрый взгляд назад, на Ли, – и тут же отвернулась.

И чего он за мной таскается?

Я так пока еще и не смогла…

Да у меня даже шанса не было спросить, чего ему надо.

Я так задумалась, что не заметила, как дошла до двери, и что открыли ее с другой стороны и не я, тоже не сообразила…

Пока не уставилась в глаза мистрис Койл.

Здороваться я не стала.

– Вы возьмете меня с собой в следующий рейд, – выпалила я с порога.

– Ты сама прекрасно знаешь, почему я не могу. – Она и мускулом не дрогнула.

– Тодд сразу же к нам присоединится, – возразила я. – Сию же секунду.

– Другие не так в этом уверены, моя девочка. – Я уже даже и рот раскрыла, чтобы ответить, но она продолжала: – И это при условии, что он все еще жив. Что в целом неважно, так как мы все равно не можем дать им тебя захватить. Ты – наш самый ценный приз. Девочка, способная помочь президенту, когда корабли приземлятся…

– Я…

Она остановила меня жестом.

– Я не намерена еще раз бодаться с тобой по этому поводу. Есть дела и поважнее.

В лагере стало как-то очень тихо. Люди у нее за спиной замерли, глядя, как мы меряем друг друга взглядами. Никто не решался обойти нас или попросить дать дорогу. Даже мистрис Форт и Надари стояли и смирно ждали. Как и Теа, они отказывались со мной разговаривать с самого приезда – приспешницы мистрис Койл… никто из них в жизни бы не осмелился говорить с ней в таком тоне, как я.

Все здесь считали меня опасной – ну, немного.

Я сама удивилась, когда поняла, что мне это даже нравится.

Я посмотрела ей в глаза – твердые, неподатливые.

– Я вас не прощу, – сообщила тихо, словно никого рядом не было. – Ни за что. Ни сейчас, ни потом.

– Твое прощение мне не нужно, – ответила она так же тихо. – Но в один прекрасный день даже ты поймешь.

Ее взгляд заискрился, а на губах промелькнула улыбка.

– Кстати, – произнесла она уже громче, – полагаю, пора тебе браться за работу.

22 1017

[Тодд]

– Быстрее, еть, шевелиться можно?

Четыре-пять спаклов, што были поближе ко мне, шарахнулись прочь. А ведь я даже не особенно громко рявкнул.

– Шевелитесь, вашу еть!

В ответ – ни мысли, ни Шума. Ничего.

Видимо, лекарство у них в фураже, который я по-прежнему гребу каждый день лопатой. Почему? Почему им дают, а больше никому – нет? Из-за него они с виду што твое море: щелкают молча, гнут белые спины на холоде, дышат белыми ртами, белые руки хватают комьями грязь… Смотришь так на монастырский двор, на все эти белые одинаковые тела за работой – чем тебе не овечье стадо, а? А? Овцы, как есть овцы.